Я погорячилась. Мальчик может пригодиться, если удивит.
Пройди испытание и получи приз.
Никто из моих персонажей не играл в смерть. Мальчишка будет эксклюзивом. Болезнью книги, ее шизофренией. Но, как ни странно, истории за это и любят. Истории, но не людей. Людей — боятся.
Ему лучше со мной.
— Ты интересный ребенок, Темыч. — Я обнимаю покалеченного кота. — За что ты его?
— Понравился?
— Да.
— Дарю. Но хвост оставь. Я… не наигрался.
Мы молчим — скорбим об игрушках. Считаем капельки крови на обоях. Странно: пять минут назад я бы предпочла считать цветочки, но теперь — мальчишка заразил меня.
— Зачем приехала?
— За прошлым, — отзываюсь я.
— Здесь его нет. Сто пудов. По крайней мере, я не встречал. — Темыч чешет нос сквозь пакет. — Поспрашивай у них. Они в курсе. Они встречали.
— Кто — они?
— Игрушки.
Как только я отворачиваюсь, чтобы осмотреться, этот дьяволенок с пакетом на голове запирает меня.
Скрипят половицы. Шлепают шаги.
— Темыч?
Черт.
Он… пошел за ножом?
Нет.
Он закопал нас с игрушками. И поставил крест.
Я стискиваю кота до дрожи в пальцах.
— Открой.
— Угадай, где живет прошлое, — раздается из коридора.
— Без понятия.
— Там, где и мои игрушки.
Нигде.
Очень смешно.
— Темыч, открой. — Я пинаю коленом дверь. — Открой немедленно! Позови родителей!
И барабаню что есть мочи.
Интересно, как бы отреагировала Рита? Расхохоталась бы мне в лицо? Выплюнула бы что-то вроде «Ну ты и дура, сестренка. Зачем пошла за ненормальным?» Или… «А вы подружитесь. Вы почти близнецы».
Комната обнимает меня, душит. Давит на уши. А стопы Темыча шлепают все дальше и дальше.
— Куда? Куда ты?
Я подаюсь к окну. Пора, Анна. Хватит на сегодня приключений.
Игрушки пялятся на меня, ждут чего-то, но я унесу лишь кота. Он мой. Я постираю его и пришью новый хвост. Назову Облаком: у него на спине огромное белое пятно.
Мы подружимся.
Я прислоняюсь к окну.
Если разобью пару стекол, получу свободу.
Через день сцены с искалеченными игрушками посереют. Я их отретуширую, уберу кровавые брызги, замажу несчастные мордочки, сниму с головы сумасшедшего мальчика пакет, нарисую ему улыбку.
Через неделю — скомкаю эту комнату, как дурацкую фотографию, и швырну в урну. Забуду о ней навечно. И не вспомню, что стряслось десять лет назад.
Потому что я убью страх.
Я обнимаю кота и жмурюсь. Нельзя прятаться. Нельзя отгораживаться от безумия. Темыч — мое лекарство. Таблетки от амнезии. Знать бы только, какая доза смертельна.
Я представляю, как мальчик идет в кухню. Как роется в ящике со столовыми приборами. Как мечтает, чтобы я пополнила его коллекцию мертвых игрушек. Чтобы он, кот и я были не разлей вода.
Я хотела превратить его в буквы. Он хочет превратить меня в фарш.
Он хороший повар.
Что будет через неделю? Процентов сто — я все забуду. Мертвецы не злопамятны.
Рита примчится и наймет дешевого детектива. Виталина Семеновна будет глотать успокоительные вместо завтрака, обеда и ужина. К моим ученикам заявится новый преподаватель, который сойдет с ума от щелканья ручки. Вышвырнет ее в окно. Запретит детям во время занятия мечтать.
А я буду с котом и Темычем. Они расковыряют мое «было».
Подрывник близко. Он почти вылечился. Он включает мне фильм, где я…
Тик-так.
…сижу под кроватью и шарахаюсь от сапог. Пыльных, потрескавшихся. Они скоро распадутся на атомы, а хозяин до сих пор их не выкидывает. Любит.
Интересно, а что еще он любит? Рисовать? Петь? Уничтожать?
Я зажимаю уши ладонями — больно. Вчера мне их прокололи, но я терплю. Лишь бы не слышать песню. Ее включил чужак — на запредельной громкости. Нельзя так. Любой плеер предупреждает, что нельзя. Но мужчине плевать. Он не боится оглохнуть. Он боится чего-то другого, и это «что-то» прячется в нашем доме.
Тик-так.
Песня клубится дымом. Заполняет пространство расплавленным металлом. Я и есть расплавленный металл.
Через миг все застывает, температура падает на тысячу градусов. Плеер умолкает. Чужак включает новую песню. А я, кусок остывающего металла, не могу пошевелиться. Из меня можно выковать железные набойки для пыльных сапог.
Я бы хорошо стучала.
В ритм этой песне.
Нас, как видеопленку, кто-то перематывает. Кому-то скучно. Кто-то ищет сцену поинтереснее.
Я на макушке холма. Дом рядом, но уже не со мной. Ветер треплет мои волосы.
Я обнимаю плюшевого кота с белым пятном на спине. Облако?..
Лес дышит в затылок. Он не воткнет мне нож между лопаток. По крайней мере, без моего ведома. Он мой друг.
Дом полыхает. Дом — печка. Огонь пожирает мои шторы.
Визг пронизывает воздух. Точно строители проложили между кирпичами голос, а не цемент. Он таился много лет, ждал пламя и — дождался.
Я чувствую почти физически, как сгорают мои рисунки. Мама любила развешивать их по комнате, чтобы прятать пожелтевшие обои.
Я сжимаю кота до звездочек в глазах. Он — единственное доказательство того, что дом существовал. Мама держит меня за плечи и, если сейчас же не ослабит хватку, сломает их, как одноразовую вилку.
Тик-так.
Над нами пролетает ворон.
— Мам, это он! — кричу я и устремляюсь в лес.
* * *
Босые ноги шлепают по кафелю. Раздается стук. Кто-то ломится в комнату. Что, если этот «кто-то» поможет мне отыскать себя?
Я размазываюсь по обоям и сочусь через трещины пола. Скоро, скоро я впитаюсь в землю.
— Артем, что ты вытворяешь? Зачем тебе лопата?
Голос почти детский, сонный и спокойный. Он не представляет, кто перед ним. Или представляет слишком хорошо.
— Я собираюсь похоронить игрушки.
— Ты опять за старое?
Суета. Хныканье. Скрежет… лопаты?
Ступни затекли. Я чертыхаюсь: когда во мне оглушительно тикали часы, я сидела, забившись в угол и обняв Облако.
Облако.
Где же он тебя нашел?
Кот наблюдает за мной со смертельным безразличием. Он забыл, как мы дружили. Да и я тоже.
