– Ничего. Или скорее «чего». Невероятно, но у меня такое впечатление, что, кроме чисто неврологической практики, вы знаете о мозге почти столько же, сколько я.
«Потому что все это меня интересует, доктор. Я чувствую, что у меня есть мотив. Мы исследователи последнего неизвестного континента, вы сами произнесли эту фразу. Сальвадор Дали и шахматы представляются мне маленькими входами, через которые можно проникнуть в тайны мозга. Но есть и другие ходы. Вы должны сами продумать их».
Тогда Самюэль Феншэ рассказал ему о своей страсти к древнегреческим авторам: Сократу, Платону, Эпикуру, Софоклу, Аристофану, Еврипиду, Фалесу...
– Греки поняли, насколько могущественна легенда. Каждый бог, каждый герой что-то выражает, заставляя нас понять чувство, эмоцию, безумие. Олимп – это наш собственный ум, а его боги – отдельные грани человека. Из всех легенд гомеровская «Одиссея» кажется мне самой значительной. Она была написана в VIII веке до н. э. Имя Одиссей вообще-то равнозначно греческому имени Улисс.
В отличие от Геракла, славящегося своей силой, Одиссей, или Улисс, блистает своим умом.
«Одиссей? Расскажите мне еще раз о его путешествии», – мысленаписал Жан-Луи Мартен.
Феншэ напомнил ему, как Одиссей придумал построить гигантского деревянного коня, чтобы со своими людьми проникнуть в Трою и ночью истребить всех жителей.
«Вот видите, Самми, деревянный конь, как в шахматах...»
– Действительно, должен признать, это иллюстрация вашей теории о божественных шахматистах, управляющих людьми. Бог морей Посейдон и богиня мудрости Афина воюют, используя смертных.
«Мы имеем значение, но должны быть и другие, выше и ниже. Может быть, и внутри...»
Затем Самюэль Феншэ рассказал, как Посейдон решил завести в туман суда правителя Итаки.
«Ход черных».
– Тогда к Одиссею явилась Афина и посоветовала ему отправиться на остров Эолия, где он получил в подарок бурдюк, содержавший в себе «буреносные ветры».
«Ход белых».
– Но моряки открыли бурдюк, и корабль снова принесло к Эолии.
«Ход черных».
– Одиссей и его спутники смогли вернуться домой только после долгих лет странствий.
Бывший служащий юридического отдела ниццкого банка с восхищением слушал рассказ об Одиссее. Он прекрасно знал эту историю, но в устах Феншэ каждое приключение древнего героя освещалось по-другому.
Голос Феншэ смягчился, когда он стал говорить о возвращении моряка, переодетого в нищего, к себе домой. Наконец он рассказал и о его мести: Одиссей убил из лука поклонников его жены Пенелопы.
С испугом в глазу, Жан-Луи Мартен напечатал то, что вдруг показалось ему откровением.
«Ulysse = U-lis».
Феншэ понял не сразу.
«U, греческий префикс, который означает „нет“, как u-topie, или u-chronie. U-lysse – это противоположность LIS. Пример Одиссея поможет мне бороться с болезнью».
Этот неожиданный каламбур заставил врача улыбнуться.
Одиссей! Он хочет, чтобы его звали Одиссеем. Как моего друга детства. Неужели это всего лишь совпадение? Знал бы он, что воскрешает в моей памяти это имя: Одиссей!
«Но мне постоянно не хватает практики. Все это – работа ума. Мне нужен контакт с материальным».
– Кто знает, возможно, когда-нибудь к Интернету подключат руки, способные производить действие.
«У меня была такая надежда. Но ее больше нет. Материю движет разум. С помощью Интернета моя мысль может вызвать события во всем мире».
– Какой у вас мотив сейчас?
«Воодушевить вас. Заставить вас совершить открытие».
– Нельзя так легко перешагнуть через десять лет университетских занятий и пятнадцать практики в больничной среде.
«Кто хочет, тот может. Ваша фраза, мне кажется. Я ищу, и я найду».
Жан-Луи Мартен начал с того, что поменял псевдоним. «Овощ» умер, комплекса у него больше не было. Он решил стать героем фильма о своей жизни. Он был Улисс, U-lis. Пришло его время быть сильным, хозяином своей мысли, хозяином своего мозга.
Больше не терпеть, сказал он себе.
Он дал своему уму развернуться в Сети, подобно великому мореплавателю, устремляющемуся за морскими течениями. Афина была рядом с ним.
50
Открыв глаза, Лукреция Немро видит ногу в ботинке. Во рту все еще вязко от хлороформа. Она обнаруживает, что на ней смирительная рубашка.
Мышка попалась.
Она барахтается. Поднимает глаза на ногу в ботинке и понимает, что это нога капитана Умберто, а сама она, Лукреция, находится на борту «Харона».
– Умберто! Сейчас же освободите меня!
Она хочет встать, но смирительная рубашка завязана накрепко.
– Не так-то легко было найти этот допотопный инвентарь в больнице, которая борется с архаизмами, – вздыхает Умберто, наконец повернувшись к ней. – Тогда я пробежался по барахолкам. Удобно, правда?
В иллюминатор Лукреция видит, что судно направляется к Леринским островам. Она бьется.
– Отпустите меня!
– Успокойтесь, или я буду вынужден вколоть вам транквилизатор. Мы едем в больницу, и все будет в порядке.
– Я не сумасшедшая.
– Знаю. Все вы так говорите. Я уже спрашиваю себя, не эта ли фраза всякий раз помогает вычислить душевнобольных.
Он хохочет.
– Это вы сумасшедший! Немедленно верните меня в Канны. Вы отдаете себе отчет в том, что делаете?
– Мудрецу снится, что он бабочка, или это бабочке снится, что она мудрец?
Бывший нейрохирург зажигает свою трубку и выпускает несколько густых клубов дыма.
– Освободите меня! – приказывает Лукреция.
– Свобода – только идея, которой забивают наши головы.
Он увеличивает скорость «Харона», чтобы побыстрее добраться до форта, который вырисовывается на горизонте.
– Умберто! Это вы напали на меня в морге, да?
Моряк не отвечает.
– Порой Харон ступает на берег и служит представителем одного народа у другого.
– Мифологический Харон требовал золотой за переправу через Ахерон. Что бы вы сказали о тысяче евро за то, чтобы вернуть меня в порт?
– Есть более веские мотивы, чем деньги. Вы забываете, что я был врачом до того, как стал нищим.
– Если вы немедленно меня не освободите, я подам жалобу; вы рискуете иметь неприятности с правосудием.
– Для начала было бы неплохо, чтобы вы смогли встретиться с вашим адвокатом. Сожалею, морковка не работает, как и палка.
– Вы не имеете права лишать меня свободы. Я журналист. Не знаю, отдаете ли вы себе отчет...
