— Не хочу, — яростно огрызался Мишель, упираясь, но Робер волок его по лестнице вверх так легко, словно взрослый здоровый мужчина был не крепче ребенка. — Мне хватает на жизнь того, что я добываю!..
— Жалкие крохи! — усмехнулся Робер. — Хорошо, я оставлю сладкий кусок себе. А твое дело — спеть этой шлюшке сладкую песенку, напомнить о вашей былой любви, чтоб она размякла… Убеди ее, что по-прежнему любишь, что ее похищение — дело рук недругов, происки врагов и завистников, — в душе господина Робера все еще шевелилась слабая надежда на то, что Хлоя, измученная, испуганная возложенными на нее новыми обязанностями, дрогнет, даст слабину и просто захочет поверить сладкоголосому проходимцу. — Если заберешься ей под юбку и кто-то это увидит, — многозначительно произнес Робер, — то можешь рассчитывать на мою особую благодарность. Выдам тебе мешок золота и дам самого быстрого коня, чтоб ты сумел убраться отсюда еще до того, как вернется Дракон.
— А если я захочу свою женушку с собой забрать? — гнусно усмехнулся Мишель.
— Забирай, коль она согласился, — не менее гнусно усмехнулся Робер.
В голове его все более четко оформлялся план.
Застать Хлою с Мишелем он планировал сам; и если Мишеля можно было бы убить тотчас, или, напротив, выгнать прочь, то Хлою можно было шантажировать этим. Для начала заставить ее отдать ему, Роберу, все ее состояние, а затеем, пугая гневом Дракона, принудить ее выйти за него, за Робера замуж.
Внезапно для самого себя он понял, что хочет этого больше, чем ее богатств, хочет неистово, до дрожи, до сильнейшего возбуждения, до припадка, который отключает разум и корежит, корчит тело. Робер хотел эту женщину; хотел отнять у Дракона его любимую игрушку и обладать ею, хотел понимать, что она только его, что она никогда больше не достанется Дракону, хотел трахать и мучить ее, слушая крики и слезы, наслаждаться ее отчаянием и беспомощностью. Вот что влекло его, заводя до слепоты, до безумия, до стыдного оргазма, от которого у Робера ноги подкосились, и он внезапно упал на ступени лестницы, зажимаясь, скрючившись, как ощипанная птица.
Дыхание его, хриплое и шумное, наполняло лестничный пролет, и Мишель, испуганный внезапным приступом, как ему показалось, накатившим на Робера, сплюнул под ноги и грязно выругался.
— Припадочный, — сказал Мишель, покуда Робер, трясущимися скрещенными руками закрывая голову, словно опасался, что сейчас на нее обрушится удар, приходил в себя.
— Помолчи-ка, — огрызнулся слабым голосом Робер. — Не то отведаешь палки. Пошли…
****
Когда Драная Задница отмыла Мишеля душистым мылом и окатила его розовой водой, тот перестал вонять потом, кислятиной и прокисшим вином, волосы его заблестели на солнце как белое золото, а глаза избавились от похмельной красноты. Он снова стал похожим на нежного, мягкого и доброго Мишеля, какой когда-то сумел подобрать ключик к сердцу юной невинной Хлои. Робер разыскал одежду получше, рубашку с плоеными рюшами на воротнике, кружевной галстук и расшитый серебром камзол, — и Мишель стал похож на гладенького принца из сказочной истории, каких он перечитал Хлое превеликое множество.
— Не забудь, — собственноручно начищая туфли Мишелю до блеска, чтоб пряжки горели на солнце как жар, ворчал Робер. — Ты должен быть героем-освободителем, твоя речь должна литься из уст как сладкий мед, и я очень рассчитываю, что ты как следует напряжешь свои мозги, чтобы она поверила тебя. Если ты, мелочь подвальная, посмеешь выкинуть какой-нибудь фокус, я просто убью тебя, а труп повешу на стенах этого замка. Ясно?
Мишелю было ясно.
— Теперь ты, Драная Задница, — скомандовал Робер, и взмокшая от усердия и горячей воды графинька откинула с вспотевшего лица пряди волос, выбившихся из-под ее платка. — Он так запросто к Леди Дракон не подойдет, а вот ты — запросто. Едва она попросит принести ей, скажем, воды — освежиться, — или еще что, как ты должна быть тут как тут, и сунуть ей записку. Якобы в благодарность за ее заступничество хочешь ей помочь втайне от Дракона. Если спросит — скажешь, повстречала его в саду, когда обкладывала навозом розы. И все.
«Устроим их свидание, — думал злорадно господин Робер. — Для ревнивого дракона одного факта их встречи будет достаточно, чтоб он взбесился и отстранил ее от себя, отказался от мысли на ней жениться. Тут бы и мне влезть; вступиться за нее и прикрыть бесчестье, выразив желание на ней жениться».
Под его диктовку Мишель написал письмо с витиеватостями, на которые Робер оказался способен не менее самого обольстителя, и Драная Задница исчезла с запиской.
— Ну, а теперь в сад, — скомандовал Робер. — Сядешь в беседке, увитой плющом. Сорвешь розу; рядом хмель цветет, вьются бабочки. Воздух звенит от жужжания крыльев прилежных пчел. Романтика! Можешь попытаться заплакать; женщины это ценят. Скажешь ей, что тайком прибыл с гостями и, рискуя жизнью, тут спрятался, чтобы хоть раз ее увидеть, перекинуться словом!.. Наплети ей вранья побольше, про свои чувства и разлуку. Ну, пошел! Поворачивайся, болван!
…Мишель сделал все в точности; все-таки, он был отменным актером, и принял наиболее выгодную позу, так, что падающие на его голову лучи солнца золотили его волосы и просвечивали светлые глаза до самого дна, делая их похожими на прозрачные хрустальные озера. На лицо себе он натянул возвышенную маску страдающего мученика, потерявшего самое ценное — смысл жизни. Робер, засевший в кустах, только языком поцокал, наблюдая за Мишелем все то время, что пришлось ожидать Хлою. Тот ни на миг не отвлекся от возложенной на него роли. Он то замирал на лавке, закрыв лицо руками, то вскакивал с места, словно услышав шаги, и с надеждой оглядывался кругом, то обессиленно падал на сидение и заливался горьким слезами, словом — страдал.
«Вот интересно, — размышлял Робер, — а придет ли Хлоя? Да что за глупые мысли, — тут же одергивал он сам себя, — конечно, придет! Она всего лишь маленькая, напуганная девчонка. К тому же, даже если она больше не любит его, даже если в ее сердце умерло последнее доверие к нему, какая женщина откажется глянуть в глаза неверного возлюбленного и сказать ему последнее слово? Особенно теперь, с высоты ее положения. Не-ет, она придет. Хотя бы для этого. Я точно знаю!»
И господин Робер оказался прав; ждать им с Мишелем пришлось довольно долго, Мишель даже придремал и Роберу пришлось кинуть в н его камнем, чтоб разбудить, когда на садовой дорожке, посыпанной крупным песком и гравием, послышались шаги и солнце блеснуло на узком серебряном венце Хлои.
— Любимая! — выкрикнул Мишель, подскакивая, чуть отставляя назад ножку, протянув вперед ручки и принимая изысканную позу, так похожую на те, которые принимают танцоры балета. — Ты не испугалась гнева Дракона, ты пришла! Я знал, я верил — у тебя самое храброе сердце на свете!
Хлоя, подбирая темные юбки, неспешно вошла в беседку и неподвижно встала перед Мишелем, сложив руки на животе. Ее светлые глаза ничего не выражали. Спокойно и молча рассматривала она бывшего мужа, и Робер затаился, вытягивая шею и стараясь увидеть в лице Хлои хоть намек на чувства.
