— Почему, — от злости горло Эрика перехватил нервный спазм, и он мог лишь зловеще шептать, — охрана Леди Дракон допустила это нападение? Где ты был?! Как вышло, что в комнату к Хлое пробрался этот мальчишка?
Робер ничего не мог ответить; он зажимал руками лицо и лишь мычал что-то нечленораздельное.
Хлоя… Голос Эрика дрогнул, в нем кроме ярости проскользнуло какое-то живое, теплое чувство, и девушка, услышав свое имя из уст Дракона, вдруг очнулась, выйдя из странного ступора. Она всхлипнула, чуть слышно, но этого было достаточно, чтоб Эрик молниеносно обернулся, глянул на нее своими золотыми драконьими глазами, в которых отразилась тревога.
— Скажешь хозяевам, — грубо бросил Эрик Роберу, корчащемуся на полу, — что жених прибыл.
И он с треском захлопнул двери прямо перед носом у спешащих к комнатам гостей встревоженных хозяев, предоставив Роберу самому объясняться с ними.
За дверями стихли крики и испуганные голоса; откусил Робер себе язык или нет, но он сумел убедить драконов не поднимать скандала. Вероятно, самым его веским аргументом был изрядно потрепанный Данкан, но, так или иначе, а никто потревожить покой Эрика и Хлои не посмел.
Хлою трясло; ее дрожь была так сильна, что девушка вынуждена была сесть на постель, иначе б она просто упала. Эрик, молча оглядывая ее, не спешил подходить. Казалось, он боится, не решается сделать это. Казалось — шевельни он пальцем, сделай шаг, коснись он Хлои, и девушку накроет истерика, Хлоя забьется в рыданиях и криках, закрываясь руками от того, кто лишь минуту назад был так страшен и чудовищен, как ожившая мгла в самой глубине ада.
— Боишься меня теперь? — полуутвердительно произнес он, и Хлоя вспомнила жуткую исполинскую черную тварь, безжалостно дерущую когтями нарядную алую чешую. Его вид внушал ужас воинам на поле боя, и странно было бы ждать, что юная девушка не испугается от истинного образа господина Дракона. Однако Хлоя отрицательно качнула головой, как завороженная глядя в его глаза.
— Нет, — шепнула она. — Ты мог превратиться в Дракона в любой момент, и я знала это. Всегда помнила об этом.
Ее голос был слабый, он звучал в тишине и темноте огромной комнаты как серебристый нежный колокольчик, и расстояние, разделяющее Хлою и Эрика словно исчезало, таяло.
— Иди ко мне, — он протянул ей руку. Сам так и не сделал шага к ней, предоставляя Хлое самой сделать выбор. И она, поднявшись, покорно шагнула к нему, доверчиво вложила свои тонкие пальцы в его ладонь.
Его руки осторожно сжали ее тело, золотые драконьи глаза снова заглянули в ее, так глубоко, словно Эрик хотел рассмотреть самую крохотную тень сомнения в душе Хлои, самую маленькую песчинку страха и отвращения. И она смотрела в его глаза, разглядывая там ревность, страсть и тревогу. Сегодня, сейчас, только что он мог лишиться ее навсегда; Данкан, вне всякого сомнения, убил бы ее, не раздумывая — или взял себе, спрятал бы ото всего мира, чтобы наслаждаться ее красотой. И от этой мысли Эрик начинал дрожать, как от нестерпимой боли, как от самой страшной беды, которую ни заглушить, ни поправить невозможно.
— Да ты совсем замерзла, — пробормотал он, осторожно поглаживая горячими ладонями ее гибкую спинку. — У этих чертовых скряг холодно, как в погребе… Согреть тебя?
Впервые он спрашивал разрешения на то, чтобы коснуться ее, тревожно и почти робко. Тревога о том, что теперь Хлоя будет бояться его и испытывать к нему отвращение, не отпускала Эрика, и он в досаде закусывал губы, злясь, что так вышло, и что Хлоя увидела его таким, каким он вовсе не планировал ей показываться. С губ его готовы были сорваться слова, возможно, самые пылкие, важные и смелые, которых так ждала Хлоя и которые он готов был сказать сам, уже давно, но тень чудовища теперь стояла меж ними, и Эрик не решался произнести слова признаний вслух, боясь, что они пропадут, падут в никуда, не будут услышаны. Может быть, впервые в своей жизни Эрик испытывал страх, и сердце его дрожало. Поле боя не пугало его, а взгляд Хлои, в котором застыл молчаливый укор, страшил его больше, чем нацеленные на него стрелы со стальными магическими наконечниками. Словно извиняясь за свое долгое отсутствие, он сжал ее пальцы и горячо поцеловал ладонь девушки, снова заглядывая в ее глаза, почти заискиваясь, как провинившийся мальчишка, выпрашивающий прощения.
— Согрей, — тихо ответила Хлоя, стыдливо пряча глаза, разглаживая ладонями черный бархат на его груди. — Я скучала по тебе…
— А ну, иди сюда, сладкая моя…
Эрик подхватил девушку на руки, забыв, что его одежда мокра от проливного дождя и испачкана в крови. Хлоя приникла к нему, осторожно целуя его подрагивающие губы, чувствуя, как он горячо и жадно отвечает ей.
— Моя самка, — агрессивно произнес он, опуская ее на постель. Под его пальцами разошелся черный бархат, расстегнулись застежки. Он стащил с себя одежду и отбросил ее прочь, опускаясь на нежное тело девушки, накрывая его своим, горячим, обжигающим, целуя ее губы.
— Мой Дракон, — тихо, словно эхо, ответила она, но от этих тихих слов кровь в жилах Дракона словно закипела.
— Твой, — шептал он, разглаживая волосы на ее висках, целуя снова и снова ее губы, хмелея от ее податливости и покорности.
Он повалил ее в постель, одним взмахом разодрав на ней ночную сорочку, добираясь до теплого, живого тела.
— Мое, все мое!
Его губы жадно хватали ее напряженные соски, язык ласкал ее так настойчиво, чувствительно и сильно, что Хлоя вскрикивала, извиваясь под его тяжелым телом.
— Куда же ты, сладкая моя?
Его губы накрыли ее ротик, стирая всякий вскрик, всякий всхлип, стон, вздох, покуда его пальцы, поглаживающие ее тело, не скользнули по трепещущему животику, вниз, по гладенькому лобку.
— Сожрал бы тебя, сладкая моя…
Его пальцы чувствительно ласкали ее клитор, пока он ее целовал — рвущуюся из его рук, вскрикивающую от чересчур острых и чувствительных прикосновений.
— Ради бога, прекрати!
Он жадно перехватил ее дрожащие бедра горячими ладонями, устраиваясь между ними, продолжая целовать ее нежные губы.
— Почему, моя сладкая? Почему, моя единственная? Почему, неповторимая моя?
Его член коснулся ее лона, и Хлоя застонала, вцепляясь острыми ноготками в его плечи, чувствуя, как он проникает в ее тело, жестко, требовательно.
— Моя нежная самка, — шептал он, приподнимая ее бедра выше и вжимаясь в ее тело все крепче и крепче. — Почему мне нельзя тебя любить так сильно и страстно, как я хочу? Ответь, почему я не могу слышать твои сладкие крики?
Словно подтверждая свои слова, он двинулся в ее теле сильно и жестко, и Хлоя, обнимая его ногами, прижимаясь к нему низом живота, принимая его все полнее и полнее, вскрикнула от глубокого чувствительного проникновения, от крепкого поцелуя, запечатывающего ее губы.
— Кричи, кричи, — шептал он ей на ухо, крепко стискивая ее бедра, терзая ее тело самой сладкой в мире пыткой, — я измучаю тебя так, что ты и слова не сможешь произнести… Моя нежная, моя ласковая… моя сладкая… Моя…
