"Уже, — подумала Анна, вся дрожа. — Он сделал меня своею…"
Меж тем магия, призванная Королем, лишь набирала силу. Он склонился над мокрым телом Анны, дрожащем в невидимых путах, и жарко поцеловал ее в плечо, словно дав сигнал многочисленным невидимым губам. И тут девушка не вынесла — закричала, ощутив поцелуи сразу на обеих своих грудях. Невидимые губы посасывали ее соски, языки щекотали их и неспешно, чувственно вылизывали, и обездвиженная Анна забилась словно рыбка в сетях, чувствуя такие же горячие, жадные поцелуи у себя меж разведенных ног, на горящем возбуждением и желанием клиторе. Беспомощная и растянутая, крепко схваченная, она кричала, утопая в этих откровенных ласках, которыми омывала ее магия Короля. Ей казалось, что сразу несколько мужчин желают овладеть ею, казалось, что они по очереди целуют ее разгоряченные губы, проникают языком в ее рот и ласкают так сладко, что Анна начинала поскуливать, ощущая первые спазмы-предвестники ослепительного наслаждения. Толчки в ее тело перестали быть болезненными; теперь Анна принимала их с нескрываемым удовольствием, и даже когда Король закинул ее связанные магией руки к себе на плечо, заставив Анну подняться и прижаться к нему спиной, подобно добыче, ее это не смутило. Любовь мужчины больше не казалась ей чем-то стыдным; постанывая от наслаждения, она принимала поцелуи Короля, позволяла его рукам ласкать ее тело меж ног, тискать груди, и когда наслаждение пришло, вся магия, что была заключена в маленьком изящном теле Изабель, с силой вырвалась наружу, растворяя слившихся воедино людей. Она проникла в кровь Королю, коснулась самого его сердца, наполнив его душу невероятным, небесным наслаждением, какого он раньше не испытывал, и нашептала ему на уши прекрасным девичьим голосом:
— Я люблю тебя…
* * *
Глава 5. Король и Королева
Отблески коснувшегося его чуда все еще сияли в глазах Короля. Прекрасные слова все еще звучали эхом в его ушах, и он впервые в жизни почувствовал, что ему говорят правду, прекрасную, самую желанную правду в его жизни.
Стыдливо, робко, наверняка заливаясь краской, пряча глаза, смущаясь и теряя голос, но все же отважившись, ему говорят три главных в жизни слова, просто, без пылких заверений и вычурных доказательств.
— Я люблю тебя…
Любовь девушки, растворившейся в своем чувстве, ласкала его больше ее горячего тела, и Король блаженствовал, чувствуя, как его собственная душа устремляется в небеса. Покорность женского тела в его руках, стоны, полные блаженства и доверчивость, с какой девушка подчинялась ему, волшебным образом превратилась в самый драгоценный дар, что может случиться. Дар, когда женщина отдает всю себя только потому, что хочет этого.
— Что ты сказала?!
Влад не знал, зачем он спросил это.
Может быть, хотел повторить прекрасное блаженство, ускользающая тень которого все еще ласкала его, растворяя в неге; а может быть, разум — холодный и жестокий, — очнулся от очарования любовной игры и требовал ответа на самый главный вопрос.
— Ты можешь говорить?! Ты умеешь говорить?!
Мягкое расслабленное тело женщины в его руках вмиг стало напряженным, и Влад, отстранив ее от себя, отбросив в постель, с ужасом и отвращением отпрянул от той, которую только что целовал и обнимал с нескрываемым удовольствием.
Девушка испуганно вскрикнула, натягивая на грудь покрывало, скрывая свои прелести от взгляда Влада, хотя всего минуту назад и не пыталась спрятаться и не выказывала ни малейшего смущения, когда он делал с ней все, что хотел.
Вмиг все странности и нестыковки, что тревожили и от которых он отмахивался, стали понятны, заняли свое место в причудливой мозаике реальности. И то, что невеста казалась ему скованной, смущенной, и то, что она упорно избегала опускала взгляд, не смотрела в его глаза, стало ему понятно. В глазах безумцев отражается черное небытие; а глаза девушки наверняка были умны, и одного взгляда было бы понятно, что она может мыслить.
Подлог; его пытались надуть, обмануть, купить, как мошенники на ярмарке обманывают доверчивых селян!
— Великолепная игра! — зло прошипел Влад, глядя, как выражение всепоглощающего ужаса выписывается в чертах девушки. — Посмотри мне в глаза! Сию минуту посмотри мне в глаза!
Девушка несмело подняла взгляд и тотчас снова уткнулась лицом в ладони. Но и того краткого мига, на который ее темные глаза, истекающие прозрачными каплями слез, и его — светло-зеленые и холодные, как лед в горном озере, — встретились, Владу было достаточно, чтобы понять: девушка вовсе не безумна, несмотря на уверения ее отца.
— Снова ложь! — произнес Влад. На губах его заиграла злая, отвратительная улыбка, он рассмеялся, от самого себя скрывая горечь очередного досадного обмана. — В месте, где мне обещали чистоту и искренность, я нахожу одно и то же — гнездо, полное ядовитых змей! И имя им — ложь! А я почти поверил в то, что старик действительно жертвует всем — и собой, своей жизнью, своей кровью, своими детьми, — чтобы провести в этот мир величайшее из чудес, а он просто, — тут Влад не выдержал и расхохотался, рассматривая вздрагивающую от рыданий девушку, — он просто решил породниться с Королем! Возжелал влияния, власти. Интересно, на что рассчитывал этот старый мелкий мошенник? На то, что обман не вскроется, на то, что я окажусь так глуп, что ничего не замечу, или на то, что я все прощу, купившись на твою красоту?!
Он снова расхохотался — зло и страшно, — хотя пожар ярости, стыда и разочарования сжигал его душу. Черт, а так неплохо все начиналось… Он еще раз скользнул взглядом по склоненной головке девушки, по ее роскошным волосам, рассыпавшимся по плечам, и у него от боли сердце сжалось. Какая красивая… даже сейчас ее отчаяние, ее слезы тронули его ожесточившееся сердце, Влад с трудом подавил в себе желание коснуться ее белоснежного плеча, хранившего след от его горячих поцелуев, отереть ее слезы и еще раз глянуть в прекрасные темные глаза, чтобы с надеждой задать глупейший в мире вопрос.
«Скажи мне, что я ошибаюсь. Ну, ведь ошибаюсь же, да?!»
Глупая человеческая надежда, такая робкая и хрупкая, такая трогательная, что убивать ее больнее, чем рвать собственное тело. Влад чувствовал, что сердце его вопит от боли, умоляя сию же минуту, сейчас же задать этот вопрос и глотнуть лжи, сладкой лжи, которая ненадолго уймет боль, но он удержал себя от этого порыва.
Он сжал зубы, отметая это трогательное, такое искреннее, живое желание, такое несвойственное для него, просто жалкое проявление его человечности и слабости, и упрямо тряхнул головой. Никаких поблажек! Девчонка и старик — оба они проходимцы, шарлатаны, лгуны и аферисты, они заслуживают самой суровой кары, и прощения им нет!
— Завтра же, — выдохнул Влад злобно и жестоко, — твой лживый негодяй отец будет сожжен на главной площади моей столицы, а перед этим — колесован, за то, что посмел попробовать обмануть меня. А тебя палач распишет плетью так, что ты — если выживешь, — будешь напоминать человека очень отдаленно!
