— Сядь рядом, дитя мое, — велел он, и Бьянка спешно опустилась на маленькую скамеечку у его ног, протянула руку за бокалом, в который виночерпий по знаку Короля плеснул немного алой густой жидкости. Бьянка ухватила бокал так поспешно, что вино плеснулось кровавым пятном на белизну скатерти.
Девушка вздрогнула, в ее светлых глазах промелькнула тревога. Она поспешно отпила вина, и на ее бледных щеках расцвел румянец.
— О, какой страшный сон мне снился, — произнесла она, горячо прижавшись щекой руке Короля, словно пытаясь отыскать поддержку и ласку, в которых так нуждалась. — Словно меня похитили и заперли в подвале, в клетке. Я рвалась оттуда, рвалась, кричала и плакала, но никто не пришел спасти меня. Как рада была проснуться в своей постели! И как жутко мне было! Я совсем не помню, как очутилась дома, как разделась и легла…
Она замолкла, испуганно глянула на свои руки. Ладони ее были в ссадинах, и Бьянка поежилась, сжимая кулаки и скрывая раны. Явь и видения переплелись в ее разуме, страшные слова — «Двуглавый Ворон», — вертелись на ее языке, но она не посмела произнести их. От них веяло проклятьем, демоны смеялись, выкрикивая эти два незамысловатых слова. За признание в том, что крыло этого монстра коснулось тебя, пусть и во сне, инквизиция могла ухватить любого стальными когтями и вытрясти душу, и потому Бьянка не осмелилась признаться, произнести вслух то, что беспокоило ее душу.
— Ты слишком впечатлительна, — язвительно заметила Лукреция, презрительно щуря глаза. — Пожалуй, изготовлю тебе микстуру, чтобы истерия не мучила тебя. И вообще, — юная лекарша небрежно присела на такую же низенькую скамеечку у ног Влада, — ты слишком много уделяешь внимание себе. Займись чем-нибудь; поработай. Тогда меньше времени будет на глупости. Можешь растолочь в ступке в порошок минералы.
— Ну уж нет, — гневно вспыхнула Бьянка. — Дышать пылью? Ходить в вечно грязных платьях? Это не для меня!
Неизвестно, сколько еще продлилась бы их перепалка, как тут вошел герольд и громко возвестил о том, что Королева просит разрешения выйти к столу. Часы на городской башне пробили ровно десять; надо же, какая точность!
— Пусть войдет, — небрежно произнес Влад, чувствуя, как у него перехватывает дыхание как у неопытного юнца перед свиданием с объектом воздыхания. Влад поймал себя на мысли, что невольно, неосознанно напрягает слух, чтобы расслышать каждый ее шаг, посчитать удары каблучков о натертый пол. Ему казалось, что он уловил даже запах ее духов — сладкий, очень сладкий и нежный, — и шорох ее одежды, жесткой черной парчи и нежного чувственного шелка под нею.
Анна, одетая подчеркнуто скромно — никаких глубоких вырезов, демонстрирующих грудь, никаких вырезов, через которые можно было б увидеть ее стройные ноги, плавно движущиеся под блестящим черным шелком, — зашла в королевскую столовую и встала, едва переступив порог. Не глядя на Влада, не поднимая глаз, присела в скромном реверансе.
«Ах, чертовка, — со злостью подумал он, чувствуя, как член наливается кровью. Мучительное желание заставило дрогнуть его живот, словно кожи коснулся холод. — Это смирение, написанное на лице, эти пущенные ресницы, безмятежные брови, волосы, скрытые под белоснежным покрывалом! Она нарочно сделала это? Она же знает, что невинность распаляет меня больше откровенности! Впрочем, откуда она может это знать?..»
Внезапно для самого себя он обхватил сидящую у его ног Бьянку за плечи и грубо, заставил ее улечься ему на колени, бесцеремонно ухватил ее за грудь, скользнул пальцами в глубину ее корсажа так, что девушка вскрикнула. Однако, несмотря на то, что сцена эта не укрылась от внимания Королевы, выражение безмятежности не покинуло ее дивного лица. Она так же спокойно и неспешно прошла на предназначенное ей место, села, — и Влад поймал себя на мысли, что стискивает податливое мягкое тело Бьянки чересчур сильно, и девушка едва дышит, перетерпливая боль.
На Лице же Лукреции тотчас выписалось выражение глумливое и гадливое; сложно было ожидать от нее какого-то уважения. Поговаривали, ее яды ей помогали варить демоны, и душа ее давным-давно заложена повелителю ада, и еще не понятно, каким чертям она достанется — верно, в ее последний день они передерутся за нее.
— О, ваше Величество, — совершенно очаровательным голосом пропела Лукреция, изображая смущение, — простите нас за эту маленькую семейную сцену! Надеюсь, мы вас не побеспокоим? Вы ведь не ревнуете?
Анна, неспешно раскладывая на коленях белоснежную салфетку, подняла на Лукрецию взгляд, и Влад замер, чувствуя, как воздух словно пропитывается напряжением, которое проскальзывает между женщинами. Лукреция намеренно кривлялась и паясничала, издевалась, подчеркивая свою принадлежность к семье короля хотя бы на правах постоянной любовницы; ее цели были незамысловаты и жестки — проверить, чего стоит новая Королева, узнать, если что-то, отчего та потеряет лицо сорвется в крик, выкажет нервы, и потом пользоваться этим столько раз, сколько захочется. Просто так, чтобы повеселиться.
Однако, Анна и теперь не сорвалась, не изменилась в лице. Она снова опустила кроткий взгляд, пожала плечами, взяв ложку.
— Отчего мне ревновать, — проговорила она ясно и тихо. — Я же не ревную Его Величество к псам, лежащим у его ног и клянчащим у него кости?
Она кивнула на королевских гончих, которые расположились у камина с выпрошенной у Короля подачкой, и Лукреция замерла с раскрытым ртом, в изумлении переводя взгляд то на собак, то на Короля.
«Отличный ответ!» — подумал Влад, насилу скрывая усмешку и сдерживая рвущийся хохот, потому что от слов Королевы высокомерное самодовольство вмиг сползло с Лукреции, лицо ее уродливо перекосилось от ярости, она подскочила на ноги, трясясь от бессильной злобы.
— Да как вы смеете, — зашипела Лукреция. Королева снова подняла на нее кроткий взгляд. Ее безмятежное лицо было столь же прекрасно, сколько покрасневшее, яростно лицо Лукреции отвратительно, в глазах сияли смешинки, и ее спокойствие вкупе с тонкой издевкой сделали свое дело. Раздраженно зафыркав, Лукреция, не спросясь Короля, вылетела прочь из зала, и вдалеке послышались ее бессвязные ругательства и всхлипы.
— Иди, успокой ее, — велел Влад, сталкивая Бьянку с колен.
Когда за возмущенной Бьянкой двери закрылись и Король с Королевой остались вдвоем, Анна, наконец, перевела дух. Только ей одной было известно, сколько сил понадобилось для того, чтобы сохранить видимость покоя. От одного только вида белоснежной Бьянки, лежащей на коленях Короля и постанывающей под его рукой, оглаживающей ее груди, Анна едва не расплакалась. Она не думала, что будет так больно увидеть в его объятьях другую женщину — а ведь Анна была убеждена, что готова к этому, и даже ничуть не удивилась, когда вошла в зал и увидела их — любовниц Влада, с интересом и нахальством взирающих на юную королеву. Видно было, что они считают Короля своим по тому, с какой уверенностью они касались его, с тем, как ревниво они сжимали его руки, которые он милостиво разрешал им гладить и целовать. И своего места — даже на низенькой скамеечке у своих ног, — они уступать Анне не собирались.
