— Да неужели, — сердито буркнула Бьянка.
— Я отдам ее Белому Доорну! — выкрикнула Лукреция с совершенно невменяемым, счастливым выражением лица. — Он придет за нею и сделает ее своей! И я тут буду совсем не причем!
Бьянка от сказанного сестрой переменилась в лице.
— Ты с ума сошла? — только и смогла шепнуть она. — Серый Бражник?!.. Ты еще Двуглавого призови!
Белый Дооорн был такой же легендой, как и Двуглавый Ворон с той лишь разницей, что Ворона все старались забыть и не призывать, а Белого Доорна, или Серого Бражника видел каждый, кто хоть раз ночью был в королевском саду.
Чей это был Доорн — никто не знал. От чего или от кого он охранял Короля и его замок — это тоже было неведомо, да только каждый вечер, стоило над самой высокой башней вспыхнуть самой яркой звезде, он объезжал весь королевский сад на белом скакуне. Его долгий шлейф развевался за ним туманом, рвался белыми лентами, путался меж черных стволов деревьев. И не было ни единого человека на свете, которого не взял бы себе Белый Доорн, если пожелал бы.
— Я поймаю Бражника! — с торжеством произнесла Лукреция. — И он заберет себе Королеву!
Бьянка от ужаса даже дышать перестала.
— Ты с ума сошла! — прошептала она. — Связываться с чужими Доорнами… Зачем тебе дуэль непонятно с кем? А если это Доорн самого Короля? А если Король явится и вступит с тобой в драку?! Ты просто сошла с ума! Ни один мужчина в мире не стоит того, что ты задумала!
— Ни один не стоит, — повторила вслед за сестрой Лукреция. — А Король — стоит.
— Нет, о, нет! Лучше свари ей отравы! Я сама подолью яд в ее кубок, пусть она станет безобразной, и Король отвернется от нее!
— Нет! — рычала Лукреция; глаза ее налились зловещим алым светом. — Нет! Покуда она жива, я буду помнить ее язвительные слова! Они будут жечь меня! Ну, выбирай: или ты со мной, или копье Бражника пронзит мне грудь и успокоит мое сердце!
— Но Бражнику под силу убить нас обоих, — робко ответила перепуганная Бьянка.
— Не бойся! Даже Бражник не угонится за тобой, если у него не будет лошади, — заметила Лукреция, похихикивая и потирая руки. — А его конь, говорят — это сам Единорог, зверь любопытный и к тому же любитель всего красивого. Он захочет взглянуть на твои белые волосы! Тебя мы усадим на верхушку тонкой ивы, той самой, что растет в самой темной чаще. Даже свет золотых светляков там кажется всего лишь танцующими в воздухе пылинками. А я прикинусь врагом и стану от Бражника удирать — ведь стережет же он от кого-то королевский сад? Я выведу его к тебе. Его конь не сможет устоять — он обязательно захочет взглянуть на тебя, такое уж это создание. Тут ты его и ранишь; и после лети со всех крыл домой. Бражник не догонит. Он останется со своим Единорогом. А поутру его найдет Королева — говорят, у нее есть престранная привычка прогуливаться по саду в самый темный ранний час. И я руку себе отсеку, если Бражник не пожелает ее взять себе! Она слишком красива, слишком необыкновенна, чтобы Бражник так запросто мог отпустить ее!
— Но тогда, — с сомнением в голосе заметила Бьянка, — по саду будут скакать сразу два Доорна, и Король, который, разумеется, будет тосковать по своей Королеве, будет пытаться догнать ее и вернуть! Быть беде, Лукреция! Быть тогда беде! В этой погоне мы можем потерять его навсегда!
Лукреция гордо смолчала; слезы текли из ее глаз, но она готова была перетерпеть и эту потерю отдать Белому Доорну и Короля, если уж на то пошло, лишь бы тот больше не смеялся над нею и не ранил ее души!
— А что, если Белый Доорн тебя догонит? — не унималась меж тем Бьянка. — Если он убьет тебя? Или себе заберет, вместо Королевы?
Лукреция насмешливо фыркнула:
— Бражник не охотится на женщин, — ответила она. — Все его жертвы — мужчины и воины. Девицам же он позволяет плести венки для своего единорога. Меня он не убьет, даже если догонит. Да и себе брать… какой от меня толк? Я такая же, как сотни тех дев, что встречались ему по всем уголкам сада. Ни одна не пропала.
— Как же ты заставишь его взять себе Королеву?
— Это уж моя забота; главное их свести вместе.
Кто знает, сколько Бьянка еще сопротивлялась бы, сколько б еще уговаривала сестру отказаться от страшного и дерзкого плана, да только та оставалась непреклонна. К тому же, Лукреция налила испуганной Бьянке вина, и кто знает, чего она туда подмешала, только охмелевшая Бьянка тотчас стала смела, и все ее благоразумие растворилось в бокале. Она позволила надеть на себя белоснежное шелковое платье — даже в темноте ночного сада струящийся шелк должен был сиять, как звезда, — и возложить на свои белоснежные волосы диадему из черных блескучих камней.
Лукрецию же Бьянка со смехом разодела, как мужчину, облачив ее в штаны, сапоги и стащенную у кого-то куртку. На голову ей надели шлем, скрывающий лоб, щеки, к поясу прицепили меч, который даже для ловких рук Лукреции, привыкших к работе, был слишком тяжел.
— Ну, — произнесла Бьянка, отступив от сестры и оглядывая ее, — кажется, все в порядке. Подумай еще раз как следует, может, отказаться? Ведь если он поймает тебя и поймет, что ты не мальчик, трепки тебе не избежать. Он кинет тебя себе на колени и как следует отшлепает по заднице, — Бьянка неприлично зафыркала, — а через положенный срок ты нарожаешь целый выводок серых мохнатых мотыльков!
— Дура, — грубо ответила Лукреция, затянув на талии кушак потуже. — Только об одном думаешь! Ну, шевелись! Полезай на дерево! Можешь петь там песни, можешь расчесывать косы. Мне все равно, что ты делать там будешь, да только нужно, чтоб Бражник подъехал к тебе поближе. Там, за деревом, небольшой пруд — Королева ходит по его берегу. Вот там и оставим его с раненным конем.
Сказано — сделано.
На дерево Бьянка взлетела без особого труда, расположилась в его развилке весьма удобно, и платье расправила так, чтобы лунный свет, еле пробивающийся сквозь черные кроны тревожно шепчущихся деревьев, играл бликами на белом шелке.
Лукреция же тем временем объезжала сад. Сердце ее бешено колотилось, и она сама не могла сказать отчего — то ли от страха перед делом, на которое она решилась, то ли от подленького счастья оттого, что скоро, очень скоро счастье этой заносчивой Королевы будет разрушено, а сама она бесплотным призраком будет путешествовать вслед за своим новым повелителем.
Лукреция так размечталась о мести, ее воображение нарисовало ей столько заманчивых картин печального существования Королевы, что белая вспышка света у Тайных Ворот для девушки была подобна взрыву. Лукреция чуть не упала с лошади, отшатнувшись, когда из раскрывшихся со скрипом створок в черный сад выпрыгнул великолепный белый жеребец с сидящим на нем всадником и со всей прыти рванул по протоптанной в траве и поздних остролистных звездоцветах тропинке. Белесый, как туман над травой, плащ невероятной длины бьющейся на ветру лентой расстелился за ним. Его тонкое полотно рвалось о ветви деревьев и хлопьями первого снега опадало в замерзшую траву.
