— С первой победой Вас, Ваше Величество! — прощебетал Двуглавый нежным голоском, церемонно кланяясь удивленной Королеве и изображая самую подобострастную улыбку на какую только было способно присвоенное им лицо. — Это было… неповторимо! Браво, браво! Я не могу не восхититься вашим мастерством и вашей смелостью.
Лесть была такая нахальная, неприкрытая и грубая, что Анна, выслушивая похвалы из уст сестры убитой ею Лукреции, онемела от неожиданности, и перестала зловеще похлопывать концом косы о ладонь.
— Похвалы от вас очень неожиданные, — произнесла она, наконец, — и, признаться, я не верю своим ушам.
— Верьте мне, Ваше Величество, — снова прощебетал Двуглавый нежным голоском Бьянки, скромно потупив взгляд и снова кланяясь. — Смерть изменницы не должна меня волновать, вы сделали то, что должны были. Я восхищаюсь вами, и более всего на свете хотела бы добиться вашего расположения и дружбы. Я не хотела бы, чтоб тень моей преступной сестры пала на меня и заставила бы вас как-то дурно думать обо мне. Я верна Королю, и Королеве своей буду верна тоже, — Бьянка снова присела в изящном реверансе, а Анна неприязненно нахмурилась, припомнив, какую именно верность красавица демонстрировала в свое время.
Казалось, Король тоже был удивлен вызывающей дерзости, с которой Бьянка осмелилась поздравить Королеву. Всматриваясь в девушку, он с удивлением понимал, что в душе говорящей нет ни капли жалости к убитой Лукреции. К тому же, что-то в Бьянке поменялось, как-то иначе стало выглядеть ее словно фарфоровое личико, но Король никак не мог понять, что именно. Девушка выглядела так, будто отряхнула с перышек пыль прошлого, привела себя в порядок, вздохнула, и с головой окунулась в бурлящий водоворот жизни — но уже без сестры.
Король заметил, как Королева изменилась в лице; заметил ее смятение и гнев, и недовольно поморщился. Разумеется, она помнила его нелепую, неуклюжую попытку ее поддразнить, разумеется, она помнила, как его руки ласкали обнаженную грудь Белой. Но сейчас Королю вовсе не хотелось, чтоб Королева вспоминала эту глупую сцену. Бьянка с ее подобострастием, с ее льстивыми восторгами была очень некстати! Нужно было показать ей, что ее время прошло, что ее власть над ним — та небольшая, что была, что зиждилась на ее прелести и на его слабости к красивым женщинам, — кончилась, прошла, и больше не вернется.
Анна с ее твердостью, с ее верностью и чистотой занимала все его мысли. Ее наивная, почти детская храбрость, граничащая с верой в непогрешимых, смелых и прекрасных рыцарей вселяла в него самого веру в собственные силы, и Анна казалась ему драгоценней слитка золота. Странное чувство.
— Зачем ты пришла, Бьянка, — произнес он, и девушка припала на колено у его ног, поклонилась так низко, что едва не ли не распласталась на ступенях, ведущих к подножию его трона. Ее белизна, нетронутая, ослепительная, выглядела так трогательно, словно девушка была воплощением самой невинности. Она склоняла белокурую головку так покорно, так трогательно, что дрогнуло б любое, даже каменное сердце.
— Ваше Величество, — прошелестел ее слабый, как пламя, бьющееся на ветру, голосок. — Я хочу жить. Я молода, я красива и полна сил. Я рождена для того, чтобы блистать — танцевать на балах и веселиться; и потому сейчас, при всех, я взываю к вашему милосердию. Не губите меня! Я ни в чем не виновата. Я не хочу отвечать за грехи Лукреции, я готова стать служанкой вашей прекрасной Королеве, только не губите! Что бы о вас ни говорили, я-то точно знаю — сердце ваше милосердно и благородно. И если здесь, при всех, вы обещаете не трогать меня, я уверена — вы сдержите свое слово…
Хрупкая и белая, Бьянка выглядела в богатой полутьме зала беззащитно и трогательно, и Король, недовольно скривившись, отвел взгляд от девушки, прекрасно понимая, что та ломает комедию, взывая к его жалости, но… у кого б поднялась рука на это трогательное существо?
— Иди, — отчасти раздраженно ответил Король. — Никто и не помышлял преследовать и убивать тебя, с чего ты взяла?
— Я испугалась, Ваше Величество, — прошептала еле слышно Бьянка. По ее бледной щеке скатилась быстрая слеза, она покорно сложила ручки и свесила голову — ну, готовая жертва и страдалица! Среди придворных вспорхнул быстрый жалостливый шепоток, и Король нетерпеливо махнул рукой:
— Хорошо, — уже отчасти раздраженно произнес он. — Я не трону тебя. Обещаю. На тебе нет никакой вины; за что бы мне тебя карать?
— О, вы так добры и великодушны, Ваше Величество! — прощебетала Бьянка поспешно, все так же пряча от него взгляд под белыми, словно опушенными инеем ресницами. — Я докажу, что верна короне! Я послужу вам! Я готова отдать всю свою магию для Королевского благословения войскам, чтобы магия Королевы осталась нетронута… Я готова принести себя в жертву вместо нее.
— В жертву? — с любопытством произнесла Анна, переведя взгляд на Короля. — В какую жертву? Я о чем-то не знаю?
— Королевское благословение! — выпалила Бьянка так поспешно, что Король и слова не успел сказать. — Магия войскам, обороняющим его королевство от Коршунов! Чем больше ее, тем лучше. В этот страшный для королевства час для рачительного Короля нет ничего дороже магии. О, на такие моменты неплохо было бы иметь бездонное хранилище, доверху полное! Это было бы верным признаком победы! Это сокровище, с которым не сравнится ничто! Я готова отдать все, до крошки, чтобы мой дар принес пользу королевству, и… и чтоб его засчитали как вклад Королевы!
Анна удивленно и отчасти настороженно глянула на Влада; в ее глазах промелькнуло что-то такое, что тот почуял, на подсознательном уровне ощутил, как бьется вдребезги хрупкое, как мыльный пузырь, застывший на морозе, доверие, установившееся между ними.
Чертова Бьянка, какого хрена она лезет со своим нелепым, неуклюжим желанием услужить! Ее безмозглый щебет был хуже откровенных слов о том, о чем молчали, но думали все: Королева полна магии. Она словно сокровище, словно бесценный кофр сейчас, и любой из Воронов будет защищать ее не потому, что она Королева, а потому, что она представляет собой хранилище… источник силы, которая олицетворяет собой власть.
И Король — Влад внезапно понял, как это выглядит в глазах Анны, — Король тоже мог… заискиваться перед нею лишь потому, что она была полна отобранной магии.
— Кто дал тебе право, — вскипел Влад, не выдержав, — решать за меня, кто и какой вклад будет делать? Кто тебе сказал, что твои крохи понадобятся мне и помогут хоть в чем-то?
Сказал — и снова осекся, понимая, что косвенно подтвердил, что весь дар Бьянки ничто по сравнению с мощью, запертой в теле Королевы…
— О каком вкладе идет речь? — тут же вклинилась Анна, и Влад почувствовал себя ровно так, как ощущает себя канатоходец, которого порыв ветра пытается сбить с тонкой натянутой веревки, больно врезающейся в стопы. И идти невероятно трудно и почти непереносимо — нужно напрягать все тело, извиваясь и балансируя, терпя боль в натруженных стопах, — и упасть равносильно неминуемой смерти…
Он прикрыл глаза, пережидая, когда угаснет ярость, разбуженная словами Бьянки. Только не ложь; Анна не заслуживает ее, да и не перенесет, если поймет, что он юлит и изворачивается.
