— Это необходимая жертва, — ответил Король. — Ты же видела уже одно из порождений тьмы, грязная нежить с хрустальным сердцем? Я слышал об этих коварных чудовищах; и Бражник шепнул мне о том, как храбро ты рассекла грудь с неживым сердцем. Говорят, эти чудовища становятся все опаснее.
— Лукреция была этим монстром, — заметила Анна задумчиво. — Странно, что она не умерла, когда я поразила ее…
— Она проживет еще какое-то время на силе моего благословения, — ответил Король, — но уже не с нами в одном мире. Ее, помеченную нечистой магией, я оставлю тут. Она расплатится за свои грехи вечным одиночеством, ведь Воронов здесь больше не останется. Ну, так ты со мной?
— Конечно, Ваше Величество, — ответила Анна с готовностью. — Разве я давала вам повод думать иначе?
— Тогда в путь!
И кроль закружил Королеву в танце, а золотые магические нити, словно ленты серпантина, запутывались в их волосах, оплетали руки, расцвечивали темную бархатную одежду…
* * *
К утру все было кончено.
Бьянка танцевала и кружилась всю ночь напролет со своим прекрасным женихом, и ей казалось, что в этом танце смешались сон и явь, свет и тьма. О своих вороньих крылья она всплакнула совсем немного, затосковав по семье, по отцу и матери, по прежним временам, когда они с Лукрецией шалили и веселились. Но прошлого было не вернуть; и впереди ее ждало неведомое будущее, полное любви и нежности. Ее прекрасный возлюбленный, Бражник, кружил ее в танце, и его руки не просто держали — они ласкали ее каждый миг, когда он прикасался к Бьянке. Мнемозина откидывала хмельную голову, подставляя свою хрупкую белую шейку под поцелуи своего жениха, и смеялась, чувствуя, как он жадно хочет обладать ею, как его руки то и дело нетерпеливо сжимают ее талию, стянутую жестким корсажем, желая стащить платье с невесты и коснуться ее ароматной кожи.
Когда на утреннем светлеющем небе погас узкий серп луны, Бьянка обнаружила себя лежащей в шелковой постели, в крохотной спаленке, чьи стены были сплетены из аккуратно постриженных ветвей роз всех цветов. От сладкого цветочного запаха воздух казался совершенно летним, не остывшим за короткую ночь, и Бьянке было тепло и уютно в ее новом жилище. Праздник, звучащий прекрасной музыкой и смехом, казалось, удалялся прочь от цветочного жилища, и Бьянка рассмеялась, невольно завидуя тем, кто все еще танцует и кружится под звуки скрипок, празднуя ее, Бьянки, свадьбу.
Она приподнялась, выглянула из окна, затканного цветочными бутонами, которые готовы были вот-вот распуститься, и увидела, как Бражник осторожно закрывает чуть поскрипывающие черны старые створки Врат. Под ногами его, по сочной свежей траве полз молочный туман, оставляя капли росы на ярких зеленых стеблях, и Бьянка удивилась.
— Откуда в апреле в королевском саду трава?! — пробормотала она.
В ветвях дерева громко каркнул Ворон; в неярком утреннем свете Бьянка увидела, как сверкает золотыми бликами корна на его голове, и ярко-красной рубиновой каплей бусина на ленточке, свисающая с его шеи. Рядом по ветвям прыгала еще одна птица; и им Бражник поклонился с почтением, прижав руку к груди.
«Король и Королева последними покидают нашу свадьбу! — изумленная, подумала Бьянка. — Но отчего птицами, словно им лететь далеко?»
Если б Бьянка задала этот вопрос Бражнику, тот ответил бы, что им действительно лететь придется далеко и долго, расставляя на этой прекрасной земле, словно деревянные кубики, все свое королевство. Но Бражника рядом не было.
Светляки, набившиеся в розовые кусты, засыпали и гасили свои фонарики, ночные мотыльки всех цветов искали свободный цветок, чтобы скоротать наступающий день… и Бражник, откинув тонкую занавесь на импровизированных дверях, шагнул в цветочный домик, где задремала его прекрасная невеста, утомленная ночным балом.
— Нравится тебе твое новое жилище? — спросил Бражник, неспешно избавляясь от плаща.
Его голубые глаза хоть и улыбались, но в них было заметно волнение, и Бьянка вдруг ужасно смутилась, совсем как невинная юная девочка, понимая, что сейчас произойдет, и зачем ее молодой муж поплотнее задернул тонкие шелка, закрывающие вход.
Он осторожно, чтобы не вспугнуть свою легкокрылую Мнемозину, присел на краешек ее ложа, и она, все так же смущаясь, пряча глаза от его незрячего взора, помогла расстегнуть ему его узкие алые шелковые манжеты, распустила застежки одежды на его груди.
— Ты боишься меня? — спросил Бражник, осторожно приглаживая ее белоснежны локоны.
— Нет, вовсе нет, — ответила Бьянка, когда его пальцы скользнули по ее шее, по обнаженным плечам и часто вздымающейся груди.
— Отчего же тогда так сильно бьется твое сердце? — спросил Бражник. — Не бойся, хрупкая Мнемозина; я не обижу тебя и не причиню тебе боли. Бражники умеют любить своих женщин, — его губы тронула улыбка, и Бьянка едва не задохнулась от волнения, когда его пальцы нащупали застежку и принялись распускать ее, освобождая тело девушки от одежды. — Чего же ты боишься, моя чудесная бабочка?
Он ослабил шнуровку на корсаже, шитом голубыми и серыми шелками, стащил с ее белоснежного плеча тонкую, почти невесомую ткань сорочки, отороченной кружевами, и прижался губами к ее плечу. От невинного касания его губ Бьянка вскрикнула, но тотчас рассмеялась, пряча свое смущение.
— Я не знаю, — прошептала она, млея от ласк, от рук Бражника, разглаживающих ее белоснежную молочную кожу, от его губ, жадно прихватывающих ее соски, выскользнувшие из платья. — Я не знаю, как это — быть с тем, кого так сильно любишь… вынесет ли мое сердце это счастье?
— Вынесет, моя смелая Мнемозина, — ласково ответил Бражник, скидывая свои пестрые шелка и освобождая девушку от ее белого атласного платья. — Не бойся.
Он осторожно освободил ее от платья и уложил на шелковые простыни, сам улегся рядом, поглаживая ее прекрасное тело. В его руках обнаженная Бьянка была покорна и мягка, как воск, и Бражник, гладя ее, лаская ее мягкую нежную кожу, так легко заливающуюся румянцем, любовался ею, жадно и неумело припадая поцелуями к ее подрагивающему животику. Эти касания его горячих губ казались Бьянке слаще и прекраснее всех поцелуев, что она знала. Она и не знала, что поцелуи, даже неумелые и немного грубоватые, могут быть такими пьянящими, желанными и чудесными. Она обвила прекрасными белоснежными руками плечи Бражника и привлекла его к себе, не в силах насытиться его ласками, желая чего-то большего, не в силах оторваться от своего возлюбленного, и почувствовала, что и он дрожит под ее ласкающими ладонями, будто боится своим неловким движением спугнуть или причинить боль.
Запах ее желания, такой же сладкий, как запах роз, вскружил голову Бражнику. Его подрагивающие пальцы ласкали Бьянку меж стыдливо разведенных ножек, и девушка постанывала, пряча пылающее лицо у него на плече, прогибаясь под его ласками и прижимаясь к нему крепче.
Никого раньше Бьянка не жаждала настолько сильно, и никогда не боялась так, как сейчас. Когда член Бражника коснулся ее мокрых губок, Бьянка вскрикнула и вцепилась в плечи своего мужа ногтями так, словно боялась первой боли. Первое проникновение было осторожным и нежным, и Бьянка затихла, прижавшись к Бражнику изо всех сил, целуя его подрагивающее плечо.
