— Я помогу, помогу! — шептала Северина, обнимая дрожащие плечи девушки, усаживая ее поближе к пылающему огню и прикрывая ноги пледом, чтоб та могла согреться. Но Анне были неприятны ее прикосновения и жаркий шепот. По большому счету, Северина выгораживала собственную шкуру, ведь это наверняка был ее недосмотр. — Только меня слушайся, девочка!
— Пошла прочь! — рявкнула Анна, оттолкнув Северину. — Это ты меня слушайся, мерзавка! Не забывай, с кем разговариваешь! Это твоя вина, что все так вышло! Так что если Король вздумает угостит меня тумаком, ты отведаешь точно того же самого!
Северина испуганно смолкла; голос, интонации Изабели показались ей смутно знакомыми, и крысиным бессовестным чутьем, что помогало ей выжить, она поняла, что не простую девушку закинуло в тело ее безмолвной госпожи. Она хотела что-то еще спросить, просто так, чтобы получше расслышать голос госпожи, но тут за дверями послышались громкие голоса, застучали сапоги, подбитые железными набойками, и в комнату вместе с грубым светом зажженных факелов, грозный и громкий, как бог войны, вошел Король.
Анна хотела вскрикнуть — так ярок, так величественен и прекрасен показался ей Король, — но горло ее словно мягкая рука сжала. Тело ее онемело, и она смогла лишь потупить взор, чувствуя, как кровь приливает к ее щекам и заставляет их пылать, а сознание уплывает прочь оттого, что все пространство, весь мир теперь наполнен им — его запахом, его голосом, его аурой, которая была так сильна, что Северина без слов растянулась у него в ногах, сломленная ощущением его силы, витающим в воздухе.
Анна не смела глаз поднять. Она сидела неподвижно, словно дух ее покинул и это тело, вцепившись руками в подлокотники кресла, и слышала только одно — как бьется ее собственное сердце.
От Короля пахло дождем; он шевельнул плечами, скидывая к своим ногам плащ, на котором алмазными блестками сверкнули капли воды, Анна отчетливо расслышала шорох его бархатной — черной с синим, как вороновы крылья, — одежды, и то, как потирает озябшие ладони, прежде чем прикоснуться к ней.
— Это и есть, — после недолгой паузы произнес Король, — Изабель, королевская невеста?
Его голос — необычайно звучный, сильный, обволакивающий бархатным обаянием, — прозвучал отчасти изумленно, и Анна вздрогнула, зардевшись от непонятного ей самой сладкого удовольствия. То, что она ему понравилась, стало понятно сразу — по сбившемуся дыханию Короля, по тому, как замерли его руки, отогревающие друг друга, по тому, как остановился его шаг.
— Да, Ваше Величество, — пролепетала Северина, когда Король прошел мимо нее и приблизился к замершей в кресле Анне вплотную. — Это она и есть, Ваше Величество!
— И что же? — Король в замешательстве наклонился, пытаясь заглянуть в глаза девушки, — она… всегда такая молчаливая?
— О да, Ваше Величество. Она молчит, с рождения молчит.
— Ничего не чувствует? Это правда? — поинтересовался Король с таким лютым любопытством в голосе, что Анна задохнулась от ужаса, увидев в его руках плеть, которой Король, вероятно, погонял свою лошадь.
— О нет, что вы! — затараторила Северина, почуяв неладное. — Чувствует! Когда она руку обожгла о кочергу, она, почитай, неделю ею ничего не брала, пока не зажило. И холод она чувствует. И жару. Она все чувствует, и все понимает! Она исполняла все, что велел ей господин Ворон. Она послушная и кроткая, как овечка.
— Послушная жена — это хорошо, — протянул Король. Плеть. Которой так боялась Анна, коснулся ее бедра, рисуя на нем какие-то тайные символы, и той еле удалось удержать на лице выражение покоя и равнодушия.
— Вы не пожалете, Ваше Величество! — рассыпалась в похвалах Северрина. — Вы не пожалеете!
— Замолчи, — кратко бросил Король. — Будешь говорить, когда я велю.
Он протянул руку и коснулся лица Анны, легкими прикосновением обвел овал прелестного лица. Она ожидала холода, но пальцы его оказались очень горячи, почти обжигающие. Это невинное, осторожное прикосновение словно громом поразило Анну, и она почувствовала, что сходит с ума оттого, что ее воплотившаяся мечта стоит напротив нее. Грозный Король точно знал, что такое ласка и нежность; касаясь ее самыми кончиками пальцев, он словно хотел почувствовать, отыскать что-то невидимое, невесомое, теплое и живое, почувствовать чудо, которое ему все обещали и которое спасет его от многочисленных бед. И эта интимная, сокровенная ласка теплом проливалась в душу Анны.
«Он для всех делает вид, что страшен и опасен, — подумала девушка, млея под его ласкающей рукой. — На самом же деле он другой!»
— Даже жаль, — произнес Король задумчиво, рассматривая прекрасное тело Изабель, — что твоя душа заблудилась где-то…
В его голосе послышалась искренняя грусть.
Его движения, его прикосновения к ней были осторожны и нежны, словно он поглаживал не живого человека — прекрасную мраморную статую в летнем храме, насквозь пронизанном солнечными лучами. Пальцы его скользили по ее щеке, по шее, словно ласкаясь, пока не наткнулись на золотое колье — то самое, что отправил в подарок своей странной невесте.
Его он коснулся осторожно, словно боясь уколоться или обжечься, но золото было холодно и мертво. Пальцы его замерли чуть поглаживая алые, как кровь камни, и Анна уже было насмелилась поднять на Короля взгляд. Ее первый испуг прошел, Король был не так страшен, как о нем говорил отец, и вел себя так, что Анна не ощущала никакой опасности. Так отчего нет? Отчего не поднять на него взгляд, отчего не осмелиться посмотреть на его ослепительную красоту?
Но рука Короля, лежащая на ее шее, вдруг странно задрожала, словно от страха или сильного озноба, и он, склонившись к Анне, произнес так тихо, что расслышала только она одна:
— Почему ты не умерла? Ты ведь должна была умереть; от моих заклятий противоядий нет. Так отчего ты жива до сих пор, юродивая?
Словно кипяток прокатился по нервам Анны, обжигая ее душу невероятной болью, такой, с которой не сравнится ничто, никакая страшная пытка. Ее любовь, ее тайная мечта, ее прекрасный Король, Влад, чье имя она тайком произносила с неизъяснимой нежностью, глядя в прекрасное лицо кроткой, невинной Изабель своими светлыми ясными глазами, говорил эти ужасные вещи, признавался в том, что безжалостно лишил жизни ее сестру, заставил ее лечь в холодную, как зимняя могила, воду, и покорно вдохнуть полной грудью ледяной смерти!
«Убийца! Убийца! — кричало все существо Анны. — Мерзавец! Ненавистный мерзавец!»
— В этом мире, — продолжил Король, щуря свои ледяные зеленые глаза, — у меня так мало теплого, живого, и теперь, благодаря тебе, я должен назвать женой мертвую женщину, которая не может даже улыбнуться в ответ на мое прикосновение. Ты думаешь, мне это нравится? Твой отец шантажом заставил меня сделать это, — в голосе Короля закипела нескрываемая лютая ярость. — Он думает, что я зло. Он думает, что я, подобно тебе, мертв и ничего не чувствую. Он посмел самонадеянно решить все за меня, думая, что имеет на это право. Да только это не так. Он причинил мне боль — тебе знакома горечь стыда и бессилия? Думаю, нет. Тут ты счастливее меня. Но я не спущу ему с рук эту дерзость; он отопьет из чаши страданий сполна — и вся твоя семя тоже. Чтобы больше никто не смел даже думать, что меня можно силой вынудить сделать то, что я не хочу.
