Оставшиеся метры я преодолел за несколько секунд, но уже у самой ручки замер. Боялся открыть дверь и увидеть страшное – мертвую девушку.
Лишь бы не это.
Нажать на запор оказалось на удивление трудно, будто пришлось приложить тонну усилий, но дверь все же открылась, являя неожиданную картину.
Чарльстон сидела на кресле, обнимая альрауна, стирая ладонью слезы-сопли, и тихо всхлипывала.
– Т-ты… – протянул я, понимая, что впервые в жизни начал заикаться.
А еще оглядывался по сторонам в поисках дохинай или еще чего-то столь же ужасного. Разумеется, никого не обнаружил. Где-то в подкорке застучала беспокойная мысль.
– Господин Фенир. – Элизабет торопливо вскочила с кресла и, воровато озираясь по сторонам, принялась запихивать альрауна обратно в клетку. – Это не то, что вы подумали. Я просто хотела налить ему молока… последний раз перед увольнением.
Она что-то лопотала, пыталась извиняться за выпущенную нечисть, я же тряс головой, отчетливо помня крики, которые слышал.
Мне не могло причудиться.
– Что ты здесь делала? – задал четкий вопрос я.
– Мистер Фенир, я пришла извиняться за произошедшее. – Элизабет виновато опустила голову. – И пусть моя гордость этого не простит, но я честно не желала вам зла. Просто не хотела выдавать подругу, ведь видела, что ее магия не действует.
– Ты знала про ноги, знала про эту чертову куклу. Не притворяйся идиоткой, не заставляй меня разочаровываться в тебе окончательно, Чарльстон.
Она опустила голову еще ниже.
– Виктория всего лишь делала приворот, – прозвучали новые слова.
А меня буквально перековеркало от этого “всего лишь”. Впрочем, захоти эта ведьма остановить мне сердце этим “Лапушкой” – она могла бы добиться успеха. Никто ж не знал, что на меня приворотная магия вообще не действует. Зараза к заразе не липнет – как говорят.
– Это все, что ты хотела сказать? – задал я очередной вопрос.
– Да. Простите. – Вид у Чарльстон сделался, будто у нашкодившего котенка. Милый и жалостливый. Захотелось тут же ее простить, вот только я и так позволял этой девчонке слишком много. Хватит, пора расставаться по всем пунктам: и рабочим, и шутливо-препирательским. Разве что колечко пусть поносит, через неделю заберу.
– Можешь быть свободна, Лизбет, – ровно произнес я. – Допуск в лабораторию я с тебя снимаю. С этого момента можешь выспаться спокойно.
Она не ответила, лишь плечи поникли, а после девушка медленно двинулась к двери. И только у самого выхода произнесла:
– Прощайте, мистер Фенир.
И я вскинул бровь.
– Ой, все. Только не надо драматизировать. У тебя завтра моя пара после обеда. Так что до свидания, Элизабет. Дверь закрою сам.
Почему-то она улыбнулась, а может, скривилась. Но я постарался оставаться каменным. Расстраиваться из-за лаборантки, пусть даже из рода Чарльстон, это вообще не в моем духе.
Когда девушка ушла, я действительно запер за ней двери. Снял допуски, а после, сев за рабочий стол, откупорил бутылку наливки и, наполнив рюмку, уставился на кроваво-красную жидкость в хрустале.
– И все же откуда крики… – вслух спросил сам себя я. – Ну понимаю, девушка расстроилась, поплакала, но не так же, будто ее банши покусали…
Стоило это произнести, как в горле пересохло. Нехорошая догадка, ой нехорошая. Столь жуткая, что холодок побежал по моей спине.
– Да нет, быть не может, – словно сам себя убеждая, произнес я, залпом выпивая настойку и морщась. – Пусть будет лучше этной. Ну, марой на крайний случай, только не банши.
Я хорошо помнил протокол на случай обнаружения столь серьезной нечисти – вызвать Пастырей, без раздумий. Разбираться с такими должны только они…
Но я не мог этого сделать. Просто не мог. Слишком серьезные обвинения, чтобы делать их без уверенности в собственной правоте.
Пастыри ведь даже не станут разбираться, и Чарльстон упекут в цитадель, а после – казнят.
Нет, нет и еще раз нет.
Вначале я разберусь сам и только потом решу, как быть дальше.
Следующий глоток я сделал прямо из бутылки.
– Окажись уж русалочкой, Чарльстон, хвостик там отрасти или жабры. Ради собственного блага.
Глава 16
Я шла в свою комнату со смешанными чувствами облегчения и неясной тревоги. С одной стороны, принятое решение покинуть академию вселяло уверенность в завтрашнем дне. С другой… меня почему-то сильно волновало, что в этом самом новом дне не будет Виктора Фенира. Это беспокойство, поселившееся в моей голове, зудело, будто назойливая муха, не давая покоя и отвлекая от всего остального.
Может быть, это – шестое чувство? Может, оно предупреждает таким образом, что магистр представляет угрозу?!
В следующий миг я грустно улыбнулась, понимая странную вещь: бояться Виктора я разучилась. Он, несомненно, оставался опасным, несносным, безжалостным, но… как ни силилась, а представить его расправляющимся со мной не получалось.
Тут я и вовсе замерла, озаренная невероятной догадкой: мы каким-то совсем невероятным способом подружились с магистром. Фенир стал мне близким человеком! Впервые за долгие годы с тех пор, как узнала о собственном даре, я подпустила кого-то настолько, чтобы переживать из-за расставания с ним. А еще грудь сдавливало от осознания: узнав о моей сути, ему пришлось бы сделать нелегкий выбор – отпустить или убить. Он бы убил. Потому что в этом была его суть.
Такая дикая ирония судьбы: столкнуть двух совершенно разных людей лбами и наблюдать, кто сдастся первым. Или сбежит.
Я поежилась, открыла дверь в нашу с Хельгой и Викторией комнату, вошла… Пусто. Стоун еще не вернулась с допроса, Хиткович по-прежнему пропадала на факультативных занятиях, окончательно превратившись в бледную тень с огромными синяками под глазами. Страсть к учебе и желание отличиться не шло им на пользу: ни Виктории, ни Хельге.
Я зло засмеялась, проговаривая вслух:
– Зато для меня учеба ушла на второй план. И чем я лучше?
Приблизившись к зеркалу, я посмотрела на собственное отражение и поморщилась. Все было плачевно. Лицо похудело, и теперь лишь огромные печальные глаза выделялись на нем, вызывая лишь жалость. А когда-то меня считали по-настоящему привлекательной!
Взгляд скользнул в сторону сережек. Только по ним Фенир находил меня. Возможно, из-за этого для меня их значение тоже изменилось. Раньше они ассоциировались с отцом и с первой победой – поступлением в академию. Теперь же, касаясь их, я почему-то вспоминала наглую физиономию одного магистра, и от этого становилось нестерпимо больно и сладко в груди.
В следующий миг я сняла их. Сжала в руке, зажмурилась, будто отпуская образ преподавателя и прощаясь таким образом. А после убрала украшение в специальный футляр. Кольцо тоже решила вернуть. Завтра же. Хватит с меня Фенира и его необъяснимого притяжения!
