– Вот обормоты, – сказал Илларион, проверил в кармане ключи, захлопнул дверь и полез на чердак. Возвращаться за фонарем он не стал – темнота на чердаке казалась непроницаемой только снизу, на самом же деле через заросшие пыльной паутиной слуховые окна проникало вполне достаточно света, чтобы не переломать ноги о стропила и балки по дороге к люку, который вел на крышу.
Он уже по пояс скрылся в люке и занес ногу на следующую ступеньку, когда снизу его кто-то окликнул.
– Простите, – вежливо сказал негромкий интеллигентный голос, показавшийся Иллариону знакомым и, более того, слышанным совсем недавно, – я ищу Иллариона Забродова. Вы не подскажете, в какой квартире он живет?
Голос был положительно знаком Иллариону, хотя он, как ни старался, ни в какую не мог припомнить, кому этот голос принадлежит. Забродов изогнулся, заглядывая в проем люка, но то, что он увидел, ничуть не развеяло его недоумения: стоявший на лестничной площадке мужчина лет сорока с небольшим был ему совершенно незнаком. Обладающий прекрасной памятью на лица Илларион мог бы поклясться, что видит его впервые в жизни. Кто-нибудь из домоуправления? Это было сомнительно, поскольку вид визитер имел вполне респектабельный, хотя и несколько встрепанный, словно его сильно помяли в транспорте, а лицо его никак не могло быть лицом управдома – слишком много живого ума светилось в его тонких чертах и слишком мало было в нем от фельдфебеля. Такого управдома бойкие московские старушки за полчаса обглодали бы до костей, совершенно при этом не напрягаясь.
Тогда кто это?
– Я Забродов, – сказал Илларион. – С кем имею честь?
– Меня просили вам кое-что передать, – сказал незнакомец, не вполне вежливо пропустив мимо ушей вопрос Иллариона и засовывая руку в карман своего модного плаща.
– Подождите, я сейчас спущусь, – сказал Илларион.
– О, не стоит беспокоиться, – запротестовал незнакомец и вынул из кармана тупоносый пистолет. – Я прекрасно справлюсь и так.
– О, черт, – сказал Забродов, одним движением забрасывая ноги на чердак. Он как-то сразу вспомнил, где совсем недавно слышал этот голос, – это было на квартире у Савельича, и голос доносился из динамика сорокинского магнитофона.
Внизу хлестко ударил выстрел, по этажам покатилось гулкое эхо, и выброшенная отсекателем гильза со звоном запрыгала по кафельному полу. Бок обожгло мгновенной болью, но Илларион успел убраться с линии огня прежде, чем снизу прозвучал второй выстрел. В шиферной крыше у него над головой вдруг возникло круглое отверстие. Третья пуля пробила закрытую створку люка у Иллариона под ногами и с треском влепилась в стропило, подняв облачко едкой пыли и отколов длинную острую щепку, которая оцарапала Иллариону ухо.
– Ах ты, сволочь, – сказал Илларион и пощупал бок. Крови было много, куртка промокла насквозь и неприятно липла к телу, но пуля, похоже, прошла по касательной, лишь слегка задев ребро.
До конца разобраться со своими увечьями ему не дал визитер. Илларион услышал, как тот с неожиданной легкостью прямо-таки взбегает по отвесной железной лестнице, словно чертов распроклятый орангутанг, и приготовился встретить гостя у люка, но гость оказался далеко не глуп: вместе с головой над краем люка показалась его рука, сжимавшая пистолет, и Илларион едва успел нырнуть за массивную кирпичную трубу вентиляционной шахты.
Это стоило охотнику еще одного потраченного впустую заряда, что соответственно увеличило шансы дичи на выживание.
Позади с грохотом захлопнулась обитая листовой жестью тяжелая крышка чердачного люка – Летов, похоже, был настроен весьма решительно и вовсе не собирался шутить. Илларион огляделся, пытаясь на ходу составить какой-то план.
То, что он увидел, окончательно убедило его в том, что без плана не обойтись. На проклятом чердаке решительно негде было спрятаться, и это при том, что весь он был вдоль и поперек перекрещен стропилами, балками и прочим ветхим пыльным деревом, украшенным вдобавок таким слоем голубиного помета, словно здесь совсем недавно бушевала снежная буря. Посередине всего этого великолепия проходил узкий настил из положенных поверх балок длинных досок, который, пьяно виляя из стороны в сторону и обходя стороной вентиляционные шахты, тянулся вдоль всего чердака.
Люк на крышу был распахнут, добавляя еще немного света к тому пыльному свечению, что лениво промачивалось сюда сквозь почти непрозрачные слуховые окна, и создавая дополнительное удобство для стрелка.
Для беглеца это было неплохо: можно было попробовать выскочить на крышу и там попытаться заставить преследователя истратить весь свой боекомплект, играя в прятки среди кирпичных труб и слуховых окон. Так или иначе, Илларион собирался рискнуть: мысль о том, что, будучи убитым, он может упасть лицом в голубиное дерьмо, почему-то возмущала его до глубины души.
Илларион прислушался. Так и есть: до него доносились осторожные, почти неслышные шаги – Летов крался вокруг трубы, намереваясь взять его на мушку. Для директора солидного оборонного предприятия он был как-то уж чересчур ловок.
'Неужели он всю жизнь готовил себя к такому вот дню?' – подумал Илларион и осторожно начал обходить трубу в противоположном направлении, стараясь, чтобы она все время находилась между ним и вышедшим на тропу войны директором. Мимоходом он подобрал с пола пыльный обломок кирпича.
Люк на крышу был совсем недалеко. К нему вела сбитая из досок пыльная короткая лесенка с тремя ступеньками. Вспугнутые выстрелами голуби уже вернулись на излюбленный насест, рассевшись по всем трем ступенькам, как зрители в римском амфитеатре, явившиеся посмотреть, как гладиатор Лотов будет истреблять гладиатора Забродова посредством незарегистрированного огнестрельного оружия.
– Выходи, Забродов, – сказал Игорь Николаевич, – будь мужчиной. Все равно тебе некуда деваться.
Илларион усмехнулся уголком рта – даже если бы у Летова не дрожал голос, открывать рот ему все равно не следовало, поскольку то, чем они здесь занимались, исключало всякую возможность переговоров, а значит, каждое сказанное слово не только выдавало его местонахождение, но и было явным свидетельством слабости.
– Все кончено, капитан, – продолжал Летов. – Выходи и умри, как солдат. Ну, что ты прячешься? Все равно я шлепну тебя раньше, чем подоспеет твой Сорокин.
Илларион начал медленно и осторожно пятиться от трубы к открытому люку. Вскоре стало ясно, что следующий шаг выведет его из-под прикрытия и сделает уязвимым. Тогда он, несильно размахнувшись, отбросил свой обломок кирпича в сторону, подальше от люка, а сам метнулся к прямоугольнику серого неба, распугивая пахнущих прелой пылью голубей.
Звук падения кирпича отвлек Летова на секунду, необходимую Иллариону для того, чтобы достичь люка. Неожиданное хлопанье голубиных крыльев заставило его обернуться как раз в тот момент, когда ноги Забродова исчезали в проеме. Игорь Николаевич вскинул пистолет и выстрелил четыре раза подряд, полностью опустошив обойму. Крыша под ногами Иллариона четырежды брызнула осколками шифера, и четыре пули с визгом ушли в небо.
