— Как?..
— Когда ты примешь посвящение, именно в них отобразится частичка твоего духа — затем чтобы не выгорела твоя душа. Фамильяры позволят тебе исцелиться от любой болезни, а также защитят в случай опасности.
Меж тем в печи что-то зашипело, из чугунка повалил пар. Снова ухватив в руки рогачи, ведьма вытащила варево. Потом выволокла из-под печурки широкие деревянные ночвы и вылила в них кипяток. Сбросив с себя юбку, длинную рубашку и оставшись, в чем мать родила, Варвара громко хлопнула в ладоши — в руках ее тут же оказались ножницы. Клацнув ими за затылком, ведьма отчекрыжила свою длинную косу и резко бросила в огонь. Раздался громкий взрыв — и в избушку бухнуло россыпью искр.
Непроизвольно я сжала ладошку, в которой лежал мышонок, и он закопошился, запищал. Разжав пальцы, я выпустила нетопыря — и он упорхнул под потолок, снова уцепившись лапками за балку, закачался там, словно маятник.
Ведьма же (на обнаженное тело которой я побоялась даже взглянуть), по характерным звукам плещущейся воды, по-видимому, окунулась в ночвы.
— А ты, молодка, испеки-ка хлебца, — донеслось до меня ее старушечье кряхтение.
— Какого еще хлебца? — спросила я с удивлением, так как от роду не знала, как готовились все те блюда, которыми нас кормила прислуга. — Я не понимаю…
— А во-на на столе миска с тестом, вылепи колобок, положи его на лопату и всунь в печку, только и всего.
— Какой колобок?.. — не успела я спросить, как рыжий кот подбежал ко мне и, призывно замяукав, повел за собой. Увлекаемая им, я и вправду увидела глиняную миску, в которой зрело тесто. Так, не вынимая его из посуды, я и понесла тесто к печке, поставила все это на лопату и, взявшись за ручку и кряхтя от непосильной тяжести, попробовала попасть в пылающее огнем отверстие печи. Слава богу, у меня это получилось с первого раза.
В печи сразу же зашипело, громко треснула миска, и ведьма, сидящая невдалеке в своих ночевках, недовольно заворчала:
— И зачем только испортила посуду? Вот ведь недотепа. Угораздило же разбойников встретить именно тебя. Уж лучше бы они привели мне нормальную крестьянскую девушку, а лучше — взрослую женщину. И хлопот было бы поменьше.
— Так, может быть… я уйду? — с надеждой взглянув в ту сторону, где принимала своеобразную ванну ведьма, спросила я.
— Уж нет.
От удивления я даже отступила на полшага назад, так как вместо старой карги, погруженная в воду, в ночевках сидела девочка — почти ребенок, голенькая и беззащитная. Ее беленькие короткие кудряшки красиво обрамляли румяное личико.
— Что зыришь? — старушечьим голосом спросила девочка, и я аж задохнулась от страха, так этот голос не подходил к тому, что я сейчас видела.
— Да как-то странно… — проблеяла я.
— А ты не таращись, возьми вон на полке книгу и положи ее на стол.
Я покорно последовала к единственному в комнате подвесному шкафчику и действительно увидела там толстый фолиант. Взяв его в руки, отнесла к столу и положила на скатерть. В это же время в воздухе поплыл умопомрачительный аромат свежей выпечки, и я сглотнула слюну, вспомнив, что давно ничего не ела.
— И что? — спросила я, страшась смотреть на ведьму, кто его знает, какая еще метаморфоза могла с ней приключиться за то время, пока…
— Читай, — послышался булькающий голос.
И все-таки я не удержалась, повернув голову, в ночвах узрела нечто, все еще издали напоминающее человека, но то, что уже им не было.
— Ггггде читать, — застучала зубами я, дрожащими пальцами переворачивая страницу.
И тут мне на помощь пришел мышонок. Отцепившись от балки, пронзительно попискивая, он ринулся вниз. Упав на книгу, неуклюже заскребся по ней лапками, указывая мне, куда засунуть пальцы; перевернув страницу, я увидела, как на прежде совершенно чистом листе начинают проявляться письмена. Сначала они были бледными, словно рассыпанный песок, потом немного потемнели, обрели свой чернильный цвет, и я прочла первую строчку — пока что только мысленно: "Уми кари топи раскли сом-сом уи".
— Да тут же какая-то тарабарщина, — дрожа всем телом, сказала я, не глядя в ту сторону, где совершалась стремительная метаморфоза.
— Ничего, — голос был сильно булькающий и даже дребезжащий. — Потом все поймешь. А пока прочти вслух то, что там написано.
И я, сама не понимая, что творю, надрывая голосовые связки, вслух прокричала все то, что увидела на желтоватом листе пергамента.
Мир вокруг начал колыхаться, словно сделался текучим, заплескалась вода, замяукал кот, нетопырь запрыгал, отчаянно хлопая по столу кожаными перепонками крылышек, аромат хлеба стал нестерпимо сильным.
— Когда все кончится, — голос ведьмы был слабым, и я еле-еле смогла различать слова, — возьмешь ведро и отнесешь его к речке, выплеснешь все то, что находится внутри, в воду, ополоснешь… А потом возвращайся назад, покушаешь хлеб, покормишь фамильяров, а книга сообщит тебе, что делать дальше…
* * *
Пространство еще больше задрожало, не имея сил устоять на ногах, я свалилась на пол, стараясь не смотреть в тут сторону, где находилась ведьма. Прижавшись всем телом к более-менее твердой поверхности, я приготовилась к ужасной смерти, думая, что могу сгореть заживо — так как печка, по всей видимости, от такого движения лопнет, и огонь распространится по комнате, а тогда…
И вдруг все утихло, остановилось. Все-таки некоторое время полежав еще на полу, я осмелилась убрать от лица руки и огляделась. Комната была в порядке, ничто не поломалось, не упало, не пролилось. Кот сидел возле печи, усердно вылизывая шубу и бросая на меня украдчивые взгляды, мышонок лазил по столу, шурша страницами книги, в печи потрескивала расколотая миска и допекался хлеб, вместо же ночевок стоял небольшой деревянный ушат.
Встав из пола и отряхнув платье, я подошла к ведру и с опаской заглянула. Внутри была прозрачная вода, а на донышке плавала крохотная рыбка — с серебряной чешуей и длинным алым хвостом.
— Хух, — с облегчением выдохнула я и, ухватившись двумя руками за веревку, протянутую между ручек, потянула емкость на себя, решив как можно скорее покончить со всем этим.
Вот только не тут-то было. Как только я сделала два шага к двери, неся в руках ведро и расплескивая воду, ко мне подбежал кот.
— "Покорми ее прежде хлебом, поешь сама и угости нас", — возникшая у меня в голове мысль прозвучала чужим голосом и слишком четко. От неожиданности я грохнула ведром оземь и встала, как вкопанная, вытаращив глаза и хватая ртом воздух.
— "А не сошла ли я с ума?" — подумалось мне (уже моим голосом). И сразу же чужой голос мне ответил:
— "Это же я, Эйфелль".
— Это ты, да? — произнесла я вслух. И кот, встав на задние лапы и передними ухватившись за мою юбку, призывно и громко заурчал.
Тяжело и обреченно вздохнув, я возвратилась к печи. Взяв лопату, достала оттуда хлеб — он был красиво зарумянен, потемневшая корочка блестела, а аромат распространился такой, что я, не мешкая больше ни минуты, положив колобок на стол, отломила от него кусочек. Нежную кожу сразу же обожгло огнем.
