— Мари, моя любимая, желанная, прекрасная Мари… — стонал Серж, стоя перед моей матерью на коленях. Своими дрожащими руками он приподнимал пышные юбки ее платья и, немного оттянув в сторону кружевные панталоны, покрывал отсвечивающие белизной ноги страстными поцелуями.
— Ах, Серж, мой милый мальчик, полно тебе меня мучить, я же сказала, еще не время… Да и, не знаю, наступить ли тот час, когда мы бы смогли соединиться душой и телом.
— Отдайся мне, Мари, — стонал юноша, интонация его голоса отчего-то разволновала меня настолько сильно, что я затрепетала. — А то я умру.
— Нет, нельзя, — моя мать запустила тонкие белые пальцы в его кудри и ворошила ими, как бы лаская, но на самом деле сдерживала от слишком смелых действий.
— Ну почему? Ты же вдова, Мари, а я уже достаточно взрослый и самостоятельный, чтобы обеспечивать нас обоих. После смерти графа миновал год, и все приличия будут соблюдены, если ты… если мы…
— Но общество… ты не понимаешь. К тому же мне нужно сначала устроить судьбу Милены, и уж потом…
— Так поспеши. Разве в королевстве нет женихов, готовых взять ее в жены?
— Вот в том-то и дело… Моя дочь еще дитя, и я не хочу действовать силой, принуждая ее к браку. К тому же, по условиям моего покойного мужа, я могу вывести дочь в свет, лишь когда ей исполнится полных девятнадцать лет, а пока…
— А пока отдайся мне, — стонал Серж. — Я не вынесу этой пытки и сойду с ума, но чего тебе стоит позволить мне обласкать твое тело, разве и тебе не хочется того же?
— Но это грех, мой мальчик… — позволяя юноше все выше задирать свои юбки и все глубже запускать руки под панталоны, мама, по всей видимости, лукавила, играя в какие-то свои женские игры.
— Грех отказываться от любви, — бросив низ и расстегивая мелкие перламутровые пуговицы лифа, пробурчал Серж. — Ведь ты набожна, Мари, и знаешь, что бог — это любовь, так не отвергай же меня.
— Но как я могу… Мне повсюду мерещатся глаза моего мужа…
— Я сотру этот призрак, этот ненужный фантом из твоих глаз, ведь место мертвецов — могила, а ты так молода и красива, что должна жить, наслаждаться жизнью.
— Ах… — простонала мать, так как ее грудь полностью оголилась, и Серж, взяв обе белые прелести в ладони, начал их страстно целовать. — Ах, что же ты творишь со мной, мой милый мальчик… ах…
Парень же действовал все смелее и напористей. В один момент он высвободил всю верхнюю часть тела полностью, расшнуровав также на маменьке корсет, а потом, взяв ее за талию, нежно склонил на бархатный диванчик. Последнее, что я увидела, были женские колени, бесстыже расставленные в стороны, а сверху над ними уже налегал Серж.
Понимая, что я невольно стала свидетелем чужой тайны и мне никак нельзя здесь больше находиться, я на цыпочках отошла в сторону, а потом, когда уже не боялась быть услышанной, рванула по дорожке к дому.
* * *
— Итак, графиня, — садясь в деревянное кресло, сидение которого было украшено плотной подушкой из вышитой золотом парчи, барон Экберт широко развел колени, а его миндалевидные глаза необычного темно-сливового цвета неожиданно сверкнули. — Так вы согласны выдать за меня Милену?
— А где мешочки… — заливаясь румянцем стыда, все-таки осмелилась спросить маменька, ведь главной наживкой для нее было все-таки золото, и если бы не острая потребность в деньгах, то, я думаю, она все-таки повременила бы со свадьбой.
— Они в карете, — сухо ответил мужчина. — Приказать слугам, пусть принесут их сюда?
— Конечно… — голос матери сорвался на полушепот.
— Эй, вы там, внесите сюда сундук, — немного повернув голову в сторону, позвал барон.
И через минуту посреди террасы стоял огромный, кованый железом ящик.
— Думаю, вы не сомневаетесь, что там внутри, — ухмыльнулся даритель, а потом бросил мимолетный взгляд в мою сторону. — А что мадмуазель Милена? Надеюсь, она хорошо воспитана?
— Ну а как же, — искрясь радостью, маменька не сводила своего восторженного взгляда с сундука, в котором было ее спасение и надежда на счастливую жизнь. Десять мешочков золота. Цена, за которую меня продали зловещему барону Экберту де Суарже.
— Тогда, свадьба должна состояться в следующее воскресенье, это мое условие, — сказал мужчина.
— И отчего же так быстро? — маменька наконец-то смогла оторваться от сундука и ее глаза запорхали по корзинам с цветами, потом, сощурясь, она стрельнула взглядом в сторону моего жениха. — Нужно ведь приготовиться и все такое…
— Я уже давно не мальчик, — пренебрежительным тоном ответил ей барон. — И у меня сложились кое-какие привычки, убеждения. Решения я принимаю быстро и не приемлю промедления хоть в чем-нибудь. Поэтому, увидев Милену и поняв, что именно эту девушку я хочу видеть своей невестой, решил на ней жениться.
— А если все-таки предположить, что ваше решение слишком уж скоропостижно, и потом вы передумаете? — маменька жеманно повела плечами.
— Вот тот сундук с золотом — он уже ваш. Так что еще нужно? Какое доказательство?
— Ах, простите… — и маменька кокетливо поправила свой воротник, расшитый россыпью жемчужин.
Я с удивлением заметила, что она открыто флиртует.
"Как странно, — думала я, — что никто из них не обмолвился со мной хоть словом. И зачем я вообще тут сижу?"
И словно услышав мои мысли, маменька вдруг всполошилась.
— Так что, Милена, ты согласна выйти замуж за этого достопочтенного господина, барона Экберта де Суарже?
Я все-таки решила выдержать паузу. Демонстративно поднявшись со своего места, я неспешно подошла к одной из корзин с розами, вытащила оттуда душистый цветок и, поднеся его к лицу, сказала:
— Согласна.
И все. Больше ни слова. Но матери и барону, казалось, этого было вполне достаточно.
— Значит, решено, — и мужчина тоже встал со своего места. — Все расходы по организации свадьбы я, разумеется, беру на себя. Я понимаю, графиня Мари, что вы вдова. Примите это как данность — мне так хочется.
— Но почему же вы встали? А завтрак? Сейчас слуги накроют на стол, и мы вместе поедим.
— Спасибо, в этом нет никакой необходимости, я давно сыт, — сухо бросил барон. — К тому же мне пора уезжать, дел по горло.
— Да ну как же… — подскочив с места, маменька зацепилась платьем за корзину, и та опрокинулась, несколько цветов упали к ее ногам. Безжалостно через них переступив, она бросилась в сторону дверей, чтобы позвать прислугу.
Но барон, слегка кивнув головой, обошел ее и, громко стуча сапогами, исчез в темноте коридора.
Подойдя к перилам, я наблюдала, как одетый во все черное мужчина садился в свою богатую карету. Его руки все еще были затянуты в инкрустированные драгоценными камнями перчатки, а на большом пальце отсвечивал огромный обсидиан — камень колдунов и магов, который, как я слышала, особенным образом заряжают при свете луны, чтобы потом использовать его силу по назначению — заглядывать в будущее, снимать порчу и сглаз, защищаться от черного колдовства.
