Возвращаться домой мне не хотелось. И, свернув на какую-то, ответвляющуюся в сторону, тропинку, я медленно побрела прочь от того места, где уединились незадачливые любовники.
Солнышко все выше поднималось в небо, вокруг зеленела листва, все благоухало и цвело, приятная полутень освежала мое разгоряченное ходьбой тело, и я, задумавшись, шла и шла, удивляясь тому, какими же огромными могу быть деревья. Ведь раньше я так далеко не погружалась в лес, в основном гуляла по саду, или бродила по парку. А тут вдруг мне захотелось окунуться в дикую природу. Внезапно до моего слуха донеслось журчание воды, и, вспомнив, что мне так и не довелось освежить свои уставшие ноги возле ивы, я бросилась бежать по еле видимой тропинке на этот звук. Миновав старую осину, я добежала до поваленной сосны, потом, раздвигая кусты, пролезла через заросли бузины, обогнула старый ветвистый дуб, а источник все не показывался, хотя звук становился четче.
— Да где же ты, холодный ручей? — словно дурачась, позвала я, и тут же, споткнувшись о какую-то ветку, полетела куда-то вниз, чуть не свернув себе шею.
* * *
А вышло так, что я не заметила небольшой склон, скрытый от меня зарослями густой травы. И когда наконец-то смогла остановиться, ухватившись рукой за молодое деревце, вскрикнула от перепуга — передо мной стояли три мужика. Это были сущие оборванцы, бродяги, разбойники. Одетые в какое-то тряпье, с всклокоченными бородами и грязными рожами, они таращились на меня и ехидно ухмылялись.
— Оп-па, какая птичка залетела в наши владения, — воскликнул один из них. — Вот это удача так удача, да, Генри?
— Ага, — гоготнул огромный толстяк, у него за поясом я увидела кривую саблю и пистолет. — А я-то думаю, что это мне всю ночь сняться всякие пирушки, а оно вот что.
— Так что же мы стоим? — пропищал ужасный уродец с черной повязкой на глазу, — тащите ее в избушку, порезвимся.
— А тебе, одноглазый Пипино, одно на уме, — гоготнул Генри. — А что если дама не захочет с нами пойти, может быть, мы не в ее вкусе, а, ваше сиятельство?
— Да кто же ее будет спрашивать? — тот, что заговорил первым, был одет в холщовую рубашку, напоминающую невод для ловли рыбы, столько на ней было дыр. — Как тебя зовут, красавица?
— Я… Милена… — поднимаясь с земли, я быстро отряхнула юбку и, оглянувшись по сторонам, уже решала, в какую сторону лучше бежать.
Но холщовый преградил мне путь. Широко расставив руки, он медленно посунул на меня. Я не стала ждать, пока окажусь в его объятиях, поэтому увидев небольшой просвет слева и решив, что именно в той стороне находится наша усадьба, со всех ног бросилась туда. Вот только я не рассчитала своих сил, да и разбойников было много. Они запросто меня окружили; громила Генри, схватив меня в охапку, перебросил себе через плечо и, не обращая внимания на отчаянные крики и удары кулаками по его спине, быстро пошел вперед. Те двое поспешили за ним.
Очень скоро мы оказались у старой замшелой избушки, вросшей в землю по самые окна. Забежав вперед, одноглазый Пипино открыл дверь, и Генри занес меня туда. Дверь со скрипом закрылась — и я оказалась в полутьме. На удивление, внутри место это было не слишком ужасным. Белые стены, огромная разрисованная печь, под ногами пестрые дорожки, широкая кровать в углу, полка с посудой, длинный стол. Повсюду по стенам висели связки сушеной травы, каких-то ягод, грибов, пучки перьев, на полках стояли бутыли со снадобьями, а еще в углу возле печки притаился огненно-рыжий кот.
— Ну что, Марлена, садись вон там, — сбросив меня из плеч, Генри встал у порога, те двое расположились рядом.
— И что, мы так вот и уйдем? — пропищал Пипино.
— Мы выполнили просьбу старухи, скоро получим расчет — и все дела, — ответил ему Генри.
— А порезвиться? — недовольно заныл холщовый. — Что с ней станется, если мы чуток… по разочку ее приласкаем, а, Генри, ты как?
— Девку портить нельзя, — рявкнул главарь, и его рука уверенно легла на пояс, холщовый и одноглазый стразу же скисли.
— Но хоть подрочить-то можно? — пропищал Пипино. — Что с ней станется?
— Ну ладно, давайте.
Я совершенно не понимала, что происходит — какая старуха, какой уговор? И даже имя мое эти ублюдки исказили: подумать только — Марлена. Но главное, что убивать меня они не будут, и насиловать, наверно, тоже.
Меж тем, выстроившись в ряд, разбойники вдруг разом приспустили штаны и, достав каждый свой отросток, начали мять их в руках, глядя на меня в упор и лыбясь. Мне вдруг стало так мерзко и противно, что я зажмурилась.
— Смотреть сюда, — рявкнул главарь. — А не то…
— А, может быть, ну ее, эту каргу, — пропищал Пипино. — Насадим девку, как следует, по очереди, а то она и глядеть в нашу сторону не хочет.
— Эй ты, подними юбку, — Генри, как я поняла, мое поведение совсем не нравилось.
— Отпустите меня, пожалуйста, — взмолилась я. — Если вы выкрали меня ради выкупа, так я вам тоже заплачу, у меня есть деньги.
— Зачем нам твои деньги? — захихикал холщовый, а его мерзкий отросток уже вовсю топорщился, целясь в меня своей уродливой розовой головкой. — Ты никогда нам не дашь того, что обещала ведьма.
— Какая ведьма? — прошептала я, меня уже вовсю мутило, и я боялась, чтобы не потерять сознание. "Ну и прогулку же я себе устроила, — корила я сама себя. — И зачем мне было идти в этот лес? Теперь прощай и замужество, и вообще, возможно, меня скоро убьют или сделают рабыней".
— А ты помалкивай, — член Пипино тоже стоял как надо, хоть и маленький, но это не мешало его владельцу закатывать глаза от похоти. — Выставь-ка лучше сиськи.
— Эй, тебе помочь? — угрожающе прошипел Генри. — Давай, оголяй дойки.
— Ну не надо… — простонала я.
— Так значит, тебе помочь? — и, сделав шаг в мою сторону, громила схватился руками за ворот платья, сильно рванул вниз. Ничем не удерживаемая, моя грудь полностью оголилась.
— Убери оттуда грабли, — пуская слюну и вовсю орудуя руками, завизжал Пипино, когда я хотела прикрыться ладонями.
— Ага, убери, а то хуже будет, — ревел холщовый, а из его желтоватого отростка уже вовсю хлестала сперма.
В глазах у меня потемнело, к горлу подкатывал клубок, но вместе с тем странное возбуждение — от вида трех мастурбирующих мужчин — сделало свое дело, и я ощутила странную пульсацию в том самом месте, которое проверял своим языком барон. Предательское возбуждение накрыло меня с головой. С одной стороны мне было противно смотреть на этих трех мужланов — грязных оборванцев, никчемных отбросов общества, забавляющихся раздрачиванием своих членов у меня на глазах, но с другой стороны — против природы не попрешь, и в моем теле пробудились звериные инстинкты молодой и здоровой самки.
— Ааааааа, — наконец-то заорал главарь, и из его огромного мужского естества пульсирующими плевками на пол полетела сперма.
