— Ну, слава Пятерым, хоть не головидео на этот раз прислал! — и она почти бегом припустилась следом за своей… подругой? Нанимательницей? Подопечной?
Фигуры гостей и служащих отеля, наблюдавших эту странную короткую сцену, будто отмерли и продолжили движение: покатилась к лифту тележка с багажом, девушка на рецепшен с улыбкой подала новым гостям ключ-карты, пробежал кто-то в форме Детского клуба. Швейцар тоже отмер, распахнул перед Катей дверь и слегка поклонился. Девочка улыбнулась в ответ и побежала к ожидающему ее экипажу.
Маг-медик окончил процедуру и отложил амулет.
— Ну, что же, — сказал он, глядя почему-то не на Барбару, а на Алексея. — Все, что могли, мы сделали. Медицина и магия сказали свое слово, теперь должен поработать организм мадам. Сегодня я оставлю ее здесь в клинике, чтобы понаблюдать, а завтра после десяти утра вы сможете доставить госпожу Вишневскую в отель.
— Я прекрасно доберусь сама, — сказала Барбара уверенным голосом.
Уверенности она не чувствовала, и это поняли все присутствующие — врач, Алексей и Стас с Сережей.
— Конечно, я подойду утром, — сказал Алекс. — У детей в это время собачья школа, а кататься без компании я не люблю.
— Собачья школа? — удивилась женщина.
Серж и Стас наперебой начали рассказывать о нартах, упряжи и трудной работе каюра, а маг-медик отвел Алекса в сторонку:
— Мне удалось полностью срастить связки, — сказал он не без гордости, — но это все пока очень… хлипко. Должен пройти естественный процесс уплотнения ткани, если подгонять, дело может кончиться уже операцией, и даже заменой сустава. Поэтому я бы рекомендовал мадам в основном лежать, три дня, не меньше. Еду могут приносить и в номер, а по прочим… надобностям лучше донести ее на руках. Конечно, я могу оставить мадам в клинике…
— Да ну, ерунда какая! — бодро сказал Алекс. — В отеле ей явно будет комфортнее. Но вы ведь придете завтра вечером, чтобы удостовериться, что все заживает как должно.
— Безусловно!
И они пожали друг другу руки.
Глядя на этот диалог, Барбара только сжимала зубы. Как, ну как этот человек себе представляет ее жизнь на ближайшие дни? Он, совершенно чужой мужчина, которого она знает всего пару часов, будет носить ее на руках в ванную и в туалет?
— Послушайте, доктор, — решительно сказала она. — Лично я уверена, что мне лучше будет… э-э-э… под присмотром медицинского персонала. Если нужно, я готова заплатить за сиделку, или там работу медсестры.
Мужчины переглянулись; их совсем непохожие лица стали в этот момент до смешного одинаковыми.
— Доживем до завтра и посмотрим, — ответил маг-медик.
Когда за семейством Верещагиных закрылась дверь, Барбара откинулась на подушки и перевела дух. Все-таки их было слишком много и чересчур активно, отвыкла она от деятельной помощи окружающих. Конечно, спасибо всем богам за то, что эти дети не проехали мимо нее к своим играм и приключениям… Собачья школа, подумать только! И вертикальная морщинка между бровями женщины исчезла сама собой.
Выйдя из клиники. Алекс посмотрел на часы: уже два, еще полчаса, и ни в одном, даже самом захудалом ресторанчике, они не получат и чашки кофе. Галльские правила, что тут поделаешь! Это вам не Москва, где можно обрести хоть тарелку борща, хоть антрекот в любое время дня или ночи, главное места знать.
Он огляделся, и взгляд сам собой зацепился за вывеску: «У папаши Жака».
— Ага, вот сюда мы и пойдем, — пробормотал он и толкнул тяжелую деревянную дверь.
В небольшом зальчике было почти пусто; навстречу Верещагиным вышел немолодой мужчина в белом фартуке, разгладил седые усы и спросил:
— Обедать желаете?
— Да! — в один голос закричали мальчишки.
Катя добавила сладким голоском:
— Если это возможно, конечно.
Мужчина снова разгладил усы и поинтересовался:
— Здесь желаете или на террасе?
— Наверное, на террасе, если там найдется местечко, — решил Алекс. — Вид на горы ведь?
— Тут со всех сторон вид на горы, не промахнешься, — усмехнулся хозяин ресторана.
Он не спросил у Карвера, что удалось узнать про ресторан, где ужинал убитый, ну, и ладно. Сам сейчас посмотрит. Хозяин — как его, Жак Фурнье — вроде бы контактный, можно попробовать поговорить…
«Антрекот по-виноградарски с зеленой фасолью» — вспомнил он и спросил именно это блюдо. Глядя на отца, мальчишки заказали то же самое, а Катя предпочла утиную грудку.
— А почему это мясо так называется, по-виноградарски? — спросила она, глядя на коричневые антрекоты, политые еще шипящим маслом.
— Потому что его жарят на сухой виноградной лозе, — охотно ответил усач в белом фартуке. — Это придает говядине особый аромат.
После горячего перешли к десерту, и, пока дети расправлялись с крем-брюле, Алекс вернулся с террасы в зал. Папаша Жак убирал со столиков солонки и перечницы.
— Скажите, господин Фурнье, местная стража ведь уже расспрашивала вас о чернокожем молодом человеке, который ужинал у вас два дня назад?
— Расспрашивала, а как же. А вы, простите, тоже из стражников будете?
— Нет, не совсем. Я частный детектив, но господин Карвер попросил помочь ему с расследованием, — честно ответил Алекс.
— Ясно… Погодите минутку, я это все отнесу и сварю кофе, тогда и поговорим.
За чашкой отличного кофе папаша Жак рассказал, что чернокожий мужчина и в самом деле здесь ужинал и попросил комнату на ночь. Оставил сумку, сказал, что вернется часов в одиннадцать вечера, но так и не пришел.
— Ага, а сумку стражники забрали?
— Да, конечно, вот только… — Фурнье замялся.
— Он оставлял что-то еще? — понятливо кивнул Верещагин.
— Не он, — выдохнул хозяин ресторанчика. — Покойник только ушел, как прибежал мальчишка, рассыльный, я его знаю. Он оставил конверт для господина Кенвуда…
— И этот конверт?..
— Забыл я про него. То есть, вот только что вспомнил, поверьте!
— Верю-верю, бывает такое! Так конверт этот еще у вас?
— Минуту, сейчас принесу! — папаша Жак скрылся за занавеской из кусочков бамбука и тут же вернулся с конвертом, протягивая его Алексу.
Детектив взял неожиданную добычу и осмотрел: обычная белая бумага, запечатано, на лицевой стороне четким почерком написано «Господину Кенвуду». Именно написано от руки, синими чернилами, на всеобщем. Внутри прощупывался листок бумаги и твердый небольшой прямоугольник, что-то вроде ключ-карты. «Ладно, — подумал он, — хоть и любопытно, но вскрывать не буду, отдам Карверу запечатанным. Пусть потешится».
Поблагодарив Жака Фурнье, Верещагины вышли на улицу.
