В кладовке ближайшего дома я действительно нашла лыжи и палки; впрочем, это купальники и надувные матрасы здесь были бы не на месте, а это вот все было бы удивительнее не найти. Лыжи были довольно странные - короткие и широкие. Более того, их скользящая поверхность была подклеена коротким, густым и очень жестким мехом. К счастью, лыжи были без жестких креплений, просто с эластичными лентами, которые накидывались на обувь. Вряд ли я ушла бы далеко в мужских лыжных ботинках...
Я натянула крепления на свои меховые сапоги, прочитала короткую молитву Великой Матери и оттолкнулась палками.
Наверное, если мое передвижение по снегу мог наблюдать какой-нибудь специалист в области лыжного спорта, он бы умер от смеха: я падала, роняла палки, спотыкалась о собственные лыжи... Но в том-то и дело, что видела меня разве что луна, а ей было решительно все равно, кто там, внизу, копошится на бескрайней синевато-белой равнине.
Минут через пятнадцать я дошла до берега фьорда. Собственно, суша от моря не отличалась сейчас ничем - точно такое же засыпанное снегом поле. Но по береговой кромке росли какие-то мелкие кусты, сейчас больше похожие на снежные кочки, так я и определила, что дальше, в десяти метрах от меня, начинается Гроттафьорд.
Что-то блеснуло слева от меня за высоким сугробом, вдалеке, и я свернула туда. "Странно, - подумал отстраненно кто-то у меня в голове, - не сугроб, а прямо снежная гора, первый раз здесь такое вижу". В небе, заслоняя луну, стало разгораться северное сияние, только сегодня в нем не было цвета, лишь оттенки сияющего белого на сияющем черном. В этом холодном свете я добежала до сугроба, обогнула его... и застыла на миг в изумлении.
На границе земли и моря вырос сверкающий ледяной куб, и в нем, внутри него, стоял и смотрел на меня Джон. Левой раскрытой ладонью он упирался в гладь передней стенки куба, а в опущенной правой сжимал шпагу. Боги мои, шпагу!.. С кем мой принц собрался сражаться здесь и сейчас, с морозом? Со снегом?
Сбросив лыжи, я подбежала к этой сверкающей тюрьме и прижала ладонь к ледяной стенке напротив ладони Джона, но моего тепла было явно недостаточно для того, чтобы растопить ее. Не помогут никакие мои глупые согревающие амулеты, никакой слабенькой человеческой магии не справиться с этой древней холодной жутью.
И вот тут меня сорвало.
Не помню, что я кричала, стуча кулаками по льду и разбивая их в кровь; кричала, орала, лупила по ледяному кубу и сугробам лыжной палкой, швыряла амулетами, словно обычными камнями...
В конце концов, силы оставили меня, и я упала. Говорят, замерзать не больно, это все равно, что заснуть. Ну, вот и я замерзну тут, рядом с замороженным Джоном.
Мне на лицо упала горсть снега, я встряхнула головой и открыла глаза.
Огромный сугроб, стоявший рядом с ледяным кубом, смотрел на меня... с интересом. Не знаю, как это объяснить - у него не было глаз, вообще не было лица, чтобы как-то выражать эмоции, и тем не менее я чувствовала взгляд, и взгляд был заинтересованным и незлым. А потом в моей голове прогудел низкий, почти на грани инфразвука, голос, и его звучание складывалось в слова:
- Ты хорошо пела. Вкусно. Вкуснее, чем смотреть сны. Споешь нам еще?
Глава 30.
Пела? Я? Вот эта куча снега без глаз, рук и мозга считает, что я хорошо пела? Наверное, это сон, очередной зимний кошмар. Вообще, была бы я правильной невестой принца, должна была бы упасть в обморок, изысканно бледнея. Ну, раз уж это не так, и о моей неправильности мне в глаза и за глаза говорили во дворце неоднократно, я встала на ноги, перехватив поудобнее лыжную палку, и медленно обошла вокруг сугроба.
Ничего антропоморфного в нем не было, совсем. Даже если зажмуриться. Но это существо со мной говорило, значит, и я могу с ним говорить.
- Кто ты? - спросила я, глядя туда, где, как мне показалось, у него были глаза.
- Мне объяснили, что вы, люди, существуете как отдельные единицы, - прогудел он в моей голове. - Я часть единого сознания...
Произнесенное им далее сочетание звуков можно было сравнить с грохотом от падения камня с высокой скалы. Или с громом. Или с рычанием льва в пустой бочке. В общем, все равно я не смогла бы это воспроизвести.
- Единое сознание? То есть, со мной сейчас говорит сразу весь снег, вплоть до Северного полюса?
Мне показалось, что у меня в голове хмыкнули. Нет, вот в то, что у кучи снега есть чувство юмора, я не могу поверить, даже если эта куча высотой до небес.
- Не совсем, - прогудел мой собеседник. - Но снег является частью нас, и мы, конечно, состоим из снега.
- Слушай-ка, - я потерла рукавицей слегка запотевшую ледяную стену, за которой был Джон, - что-то ты очень хорошо говоришь на всеобщем. Может быть, это я брежу?
- Нас научили говорить на языке, который ты именуешь всеобщим. А то, чему нет названия среди известных нам слов, мы читаем в твоем сознании напрямую.
- Научили. Ага. И читаете в моем сознании.
Чем дальше, тем более абсурдным становился диалог. С другой стороны, сидеть на берегу ледяного Гроттафьорда, возле льдины с вмороженным в нее женихом, и разговаривать с сугробом - кажется, к вершине абсурда я уже поднялась, дальше только катиться вниз.
- Ты знаешь, люди существа ограниченные, - сказала я, и для убедительности покивала. - Мне трудно разговаривать с непонятным мне единым сознанием. Поэтому я хотела бы дать тебе имя. Можно?
- Имя? - сугроб был удивлен, если это можно сказать о куче снега.
- Да. Я бы хотела называть тебя Айвен.
- Ну, хорошо... но тогда и у тебя должно быть имя?
- Меня зовут Сандра.
- Сандрррааа, - снежное существо поперекатывало мое имя своим низким голосом и сказало, - Красиво. Вкусно. Почти как песня, только короткая. Ты споешь нам еще?
- Понимаешь, Айвен, - сказала я с максимально возможной убедительностью, - мы ведь совсем разные. Поэтому тебе придется объяснить мне, какие песни тебе нравятся.
Не знаю уж, сколько мы разговаривали, во всяком случае, я успела промерзнуть до печенки, пока более или менее разобралась, в чем тут дело. Ну да, это и в самом деле был один из ледяных великанов, хримтурсов. Как я поняла, великан был, собственно говоря, единственный, и он, по мере необходимости, делил подвластные ему горы снега, выращивая из них одну, пять или сто пять отдельных особей, по-прежнему обладающих единым сознанием. Ну, вроде как муравьи в муравейнике - только те не могут собраться в одного гигантского муравьищу.
Питались они эмоциями. Человеческими, понятное дело, из белых медведей радостей или горестей много не вытянешь. Не знаю, какой из богов так зло подшутил над хримтурсами, и где они в ледяной пустыне между Северным полярным кругом и полюсом находили себе пропитание. Людей здесь было, мягко говоря, немного.
- То есть, когда вы нападали на пограничную заставу, это делалось, чтобы вызвать у солдат страх, гнев или ярость?
