— Когда-то я читал, что во время войны фашисты, да и не только они, загоняли под ногти иголки. Говорят, что это очень больно. Вот на тебе мы это и проверим, — буднично сообщил мне Слюсаренко.
От услышанного у меня зашевелились на голове волосы. Стоило только представить, что со мной собрался делать Виталий, так мне сразу же стало дурно. Вот только при наличии кляпа тошнота и последующая за ней рвота могли стать причиной преждевременной смерти от удушья. Это даже хуже, чем задохнуться в гробу. Там хоть есть шанс выбраться, по крайней мере, так показывали в голливудских фильмах, которым я не очень-то верила в обычной жизни.
— Знаешь, не надо было тебе сливать ту информацию, которую ты так мастерски у меня украла, — проникновенно, словно задушевной подруге, произнес Виталий, продолжая свое занятие, пугающее меня до чертиков, до дрожи в коленях, не будь они так туго связаны. — Это была твоя самая большая ошибка. Исчезни ты из моей жизни, я бы побесился-побесился и забыл бы о твоем существовании. Да мало ли таких Ир на свете, с шикарной попой и ласковым ротиком. Да мне надо было всего лишь пальцами щелкнуть, и на зов сбежался бы десяток телок гораздо лучше, чем ты. Надо было тебя оставить подыхать в тюряге. Там бы тебе давно бока обтесали. Лежала бы где-нибудь под забором обоссаная, в собственной блевотине. Так нет, я ее решил пожалеть, помочь. И вот как ты мне отплатила. Черной неблагодарностью. А ты знаешь, что я сделал с Вильгельмом? Этим сукиным сыном, змеем, которого прикормил на своей груди.
Я уставилась на мужчину, не понимая, при чем тут Вильгельм. Уж с ним у меня точно никаких дел не было. Этот гаденыш меня терпеть не мог. К чему Слюсаренко о нем вспомнил? Неужели подумал, что я была заодно с его секретарем. Но каким боком в этой истории оказался он?
— Я этого гаденыша с моста сбросил. И он, представляешь, не выплыл. Просто булькнул и больше ничего. Думал, что может воспользоваться ситуацией во благо своего братишки. Подсидеть меня хотел, да не получилось. Я непотопляемый. Меня чуть пожурили, на время отстранили, но я все равно остался в партии. А после следующих выборов все равно займу пост, который принадлежит мне по праву.
Ах, вон оно что? Неужели моя месть все же нашла своего адресата? Кое-кто все же заинтересовался информацией, что я слила во всемирную паутину. А я даже и не надеялась на удачу, действуя скорее по наитию, нежели специально. А кто-то все же нашел ее и воспользовался. Все же боженька меня услышал.
— Знаешь, мне будет даже жалко тебя убивать, — вкрадчиво произнес Слюсаренко, потянувшись к моему лицу. Безумно хотелось дернуться, но я смогла себя перебороть, оставаясь недвижима. Из прошлой жизни я хорошо помнила, как нравилось мужчине делать мне больно. Чем дольше я смогу сдерживать садистские порывы Виталия, тем дольше останусь в живых.
Слабый огонек надежды тлел в груди, хотя я прекрасно понимала, что прийти мне на помощь некому. Никто не знает, где я. Никто меня не хватится. Лишь, когда я не явлюсь по истечении командировки на работу, забьют тревогу, но будет уже слишком поздно.
Для меня поздно…
— А хочешь, я тебе расскажу, что тебя ждет? — доверительно спросил Слюсаренко, словно забывая о чем говорил раньше.
Сегодня он был на удивление разговорчив. С ним такое иногда случалось в прошлом. Именно по этой причине я смогла собрать нужный компромат о неблаговидных поступках мужчины. Ведя себя тише воды, ниже травы, смогла беспрепятственно проникать в запароленные файлы Виталия, ведь я не давала повода для подозрений, никогда открыто не интересовалась делами мужчины, всячески подчеркивая свою непричастность к политической деятельности. Кроме того, мое наплевательское отношение к деньгам очень сильно подкупало Слюсаренко, он неоднократно удивлялся этому, считая меня пережитком прошлого, барышней из позапрошлого века. Мужчина всегда говорил, мол, я в этом совершенно не похожа на современных девиц, которые только и ждали урвать кусок побольше, да посытнее.
— Вначале я тебя немного помучаю. Вот дострогаю деревяшку… Не люблю, когда расходные материалы кончаются в процессе потребления. Ты чуточку покричишь. Ну, так… негромко. Я даже взял с собою скотч, чтобы уж наверняка не было слышно. Думаю, ты будешь довольна моей предусмотрительностью. После мы все же займемся с тобою сексом. Вернее, я тебя трахну. Грубо. Тебе понравится. Или не понравится. Но это уже твои заботы. Зато мне будет кайф. Я же должен что-то получить от тебя на память. Хорошие воспоминания, они, знаешь, дорогого стоят. Помнишь, я тебе рассказывал про девочку, которая меня не послушалась. Так вот она мне почти ничего не оставила. Сердечко оказалось слабеньким. Я еще долго по этому поводу переживал. Столько ждал-ждал. А в итоге получил полный пшик. Ни тебе воспоминаний, ни удовольствия. Ты же, я знаю, понятливая, и знаешь, как сделать мне приятное. Я тебя частенько вспоминал. Если бы не мой братец — придурок, мы бы долго с тобой наслаждались обществом друг друга. Тебе же было хорошо со мной. И не отрицай. Я знаю. Я испорченных девочек знаю лучше. Ты мне идеально подходила. С одной стороны такая грешная, а с другой правильная. От денег нос воротила. Дуреха. Когда ты деньги не взяла, что за молчание предлагал, я понял, что хочу тебя. Люблю таких, с одной стороны чистеньких, а с другой развратных. Даже Герман поверил в твою порочность. Правда, ему кое-что пришлось приврать, чтобы помучился. Но ему это только на пользу пошло. Меньше мозги сушил, принципиальный. Так приятно было злить его и одновременно трахать тебя, так как мне хотелось. Идеальный расклад. А ты взяла и сбежала. От меня к нему. Это не хорошо. Это очень не хорошо. За это ты будешь наказана. Не люблю изменников. А ты меня предала.
И мужчина, без каких либо дополнительных слов, ухватился за один мой палец и вогнал огромную занозу под ноготь.
Я заорала. Боль была адская. Все тело выгнулось дугой. Веревки впились в кожу, словно ядовитые змеи. Меня будто прошибло током высокого напряжения. Перед глазами заплясали черные точки, вперемешку с радужными кругами, где превалировал красный цвет страданий.
Кляп не позволил звукам вырваться из моего рта, позволяя прорваться лишь мычанию.
— Виталий, что ты делаешь? — прозвучал ошарашенно-гневный возглас. — Немедленно отпусти девушку.
Пелена слез не позволила мне с первого взгляда понять, кто же прервал мучения, доставляемые мне Слюсаренко.
На оклик Виталий стремительно обернулся, вставая.
— Кто к нам пожаловал? Неужели полюбовничек явился, не запылился? — ядовито поинтересовался Слюсаренко. — Какими судьбами? Неужели за мной следил?
Рука мужчины стремительно рванула к карману ветровки, из которой тут же был выхвачен небольшой пистолет.
Я замычала, желая рассказать Макарову об оружии, которое Слюсаренко прикрывал полой легкой куртки. Вот только кляп не позволял этого сделать.
Герман, появившийся в заброшенном доме, близко не подходил, словно чувствовал опасность, исходившую от брата.
— Виталий, пожалуйста, развяжи девушку, — попросил он.
— У тебя забыл спросить, что мне делать. Валил бы ты отсюда подобру-поздорову, — посоветовал мужчина, по-прежнему не показывая оружия. Напряжение в полутемном помещении начало нарастать с неимоверной силой. Я чувствовала, что сейчас что-то должно произойти. Ощущение чего-то страшного темной волной начало накатывать все больше и больше, заставляя внутренне замереть.
