«Вторник, 8 марта 1977 г.
Я знакомлюсь с Рудольфом Гессом. Когда он выходит мне навстречу, я веду себя как простой человек и протягиваю старому человеку руку. Таким образом я совершаю первое нарушение священных инструкций. Однако происходит нечто невероятное. Гесс, еще достаточно стройный для своего возраста, смотрит мне в глаза и говорит по-французски, дружески, но твердо: „Вы не должны подавать мне руку“ Я был так напуган, что до сегодняшнего дня не могу сказать, соприкоснулись ли наши руки».
«Среда, 6 сентября 1978 г.
Мы рассматриваем маленький готовый дом, который установили для него в середине сада, и пытаемся выяснить, из какого материала он сделан. Это новое приобретение, я не знаю, кому принадлежит эта идея. Домик с одной стороны полностью открыт, внутри никакой перегородки.
По дороге назад я могу пожать ему руку. Французский надзиратель закрыл глаза, британский часовой на вышке ничего не видит. В вестибюле я некоторое время беседую с русским старшим дежурным надзирателем. Улыбаясь, он еще раз проверяет мою сумку.
Русский с иронией и горечью говорит о „даче“ в саду и сообщает мне, что она стоит более 12 000 марок».
«Среда, 23 мая 1979 г.
Сегодня я первый раз называю заключенного „господин Гесс“ „Номер семь“ снова находит свою человеческую личность и свое достоинство»
[19].
«Среда, 26 сентября 1979 г.
Примерно в конце второй половины дня, когда я остаюсь в своем бюро один, я достаю из внутреннего кармана бумаги Гесса. Его почерк тяжело разобрать, мне приходится напрягаться. Это точная копия его письма к правительствам. Я должен спокойно обо всем подумать и найти решение, разъяснить его семье и избежать любого риска».
«Пятница, 26 июня 1981 г.
Мы любуемся лилиями в маленьком водоеме. Гесс шутит и говорит, что недостает еще маленького плавательного бассейна, чтобы дополнить прелести „его“ парка. Он ведет себя как хозяин дома и как хозяин своего окружения, не считая русских, конечно.
В этом году много малины. Гесс ест ее с удовольствием и требует от меня делать то же самое, так как в следующий раз может быть слишком поздно. Русские солдаты, заступающие на охрану с 1 июля, набросятся тогда на малину и не оставят на кустах ничего. Я тоже принимаюсь за еду».
«Среда, 17 ноября 1982 г.
Мы слушаем музыку, Четвертую симфонию Шумана. Я открываю Библию возле псалмов 50 и 51, затем мы читаем „Отче наш“. Я предлагаю послушать пластинку Армии спасения, которую я купил утром: пение и фанфары. Эта музыка радует Гесса.
Ровно в 16 часов приносят еду. С 17 до 20 часов Гесс хочет посмотреть футбол. Я ухожу и желаю ему приятного аппетита».
«Среда, 7 сентября 1983 г.
Вчера мы прибыли в Хинделанг и живем в отеле Sonne („Солнце“), который порекомендовала Ильза Гесс. По словам Ильзы Гесс, однажды, в конце войны, Гитлер сказал своему шоферу Кемпке: „Национал-социализм породил по меньшей мере хоть одно хорошее. Это — Рудольф Гесс, идеалист чистой воды“.
Согласно Ильзе Гесс, ее муж интересовался не только авиацией, но и флотом. Он оборудовал себе комнату, в которой мог проводить морские сражения с помощью моделей кораблей. Однажды он разыгрывал морское сражение в проливе Скагеррак с герцогом Виндзорским, который был у него в гостях».
«Среда, 30 ноября 1983 г.
Гесс сообщает мне, что для него соорудят лифт на наружной стене тюрьмы, недалеко от его камеры. Мы спрашиваем друг друга немного с насмешкой, какой еще комфорт ему ожидается: плавательный бассейн, сауна, солярий? Шпандау действительно стала домом со всем комфортом, поддерживаемым доброй волей немецких налогоплательщиков. Скоро Гесс будет стоить примерно столько же, как если бы он был канцлером в Бонне».
«Среда, 20 марта 1985 г.
Сегодня Гесс внезапно говорит мне: „Я не строю для себя никаких иллюзий. Если меня не освободили к моему девяностолетию, тогда мало надежды и на девяносто первый год“».
Прощай, Шпандау!
(1 сентября 1987 года)
Сегодня 1 сентября 1987 года. Моя дочь первый раз пошла в школу: в 1-й класс русской школы в Потсдаме. Что ждет ее впереди? Как сложится ее судьба? Кем она станет? Очень далеко ушло молодое поколение от времени и памяти Второй мировой войны. Играя каждый день во дворе с немецкими детьми, она пока слабо себе представляет, что когда-то два наших народа сходились в смертельной схватке. Останутся ли в памяти молодежи уроки той великой войны?
И сегодня мы в последний раз всем составом советских надзирателей приехали в Шпандау. Внутрь тюремной территории за стену нас уже не пускают. Над стеной видно, как похожая на большого скорпиона машина с отбойным молотком начала рушить вспомогательные постройки на территории тюрьмы. На крыше основного здания тюрьмы работают люди, разбирают кровлю. Почти весь несоюзный персонал тюрьмы уже уволен. Вся деятельность Межсоюзной тюрьмы Шпандау сосредоточилась теперь в одном служебном здании № 24, использовавшемся в последний год в качестве столовой. Сюда перевезен весь архив тюрьмы. Секретари приводят в порядок последние протоколы заседаний директоров. В ближайшее время привезут специальную установку для микрофильмирования документов. Каждая из сторон получит фотокопию, а бумажные оригиналы будут уничтожены. Такое решение принято четырьмя государствами в 1982 году, а теперь воплощается в жизнь.
Первая цель нашего сегодняшнего приезда в Шпандау — беседа со следователями британской военной полиции с составлением протокола, то есть допрос. И хотя официально такая беседа называется опрос, а подписываемая бумага — заявление, суть процесса от этого не меняется. В день, когда произошел роковой случай, у советских надзирателей была «пауза», их не было в тюрьме, поэтому английские следователи и оставили разговор с нами на самый последний день. Ничего нового от наших показаний они не ждут.
Беседа проходит в одном из помещений здания № 24. Англичанин разговаривает с каждым советским надзирателем по отдельности, но не один на один. В комнате присутствуют советский директор тюрьмы и советский переводчик, так соблюдаются правовые международные нормы. Вопросы для всех одинаковые:
— Как вас зовут?
— Кем работаете в Шпандау, с какого времени?
— Были ли вы в Шпандау 17 августа?
— Кто содержался в тюрьме Шпандау?
— Как обычно проходили прогулки заключенного в саду?
— Оставляли ли Вы заключенного без присмотра, когда он находился в садовом домике?
— Видели ли вы электрический кабель в садовом домике?
— Были ли у вас отдельные инструкции на случай попытки суицида заключенного?
