Он согласился.
Всё оформили, Мырка была рада. Пожили, завели кошку, и по прошествии времени муж сказал, что обстоятельства изменились, жена (он сказал именно «жена», а не «бывшая», как обычно) зовет его обратно, у них же двое детей, она образумилась, поживши в одиночестве, но он не может, как честный человек, прийти к ней в дом с пустыми руками. Жена говорит, ты владелец ее полквартиры? Владей. Так что ему нужна его часть квартиры.
И занялся продажей Мыркиного жилья. Как торжествовала Шуша! Какие она лекции читала бедной Мырке!
Но Сергей Иванович оказался деловым пацаном, он на этой почве сам стал риелтором, а что, другие могут, вон бабы простые бегают, и у каждой машина – но у него вдобавок вдруг проявился деловой талант, и из жалости и порядочности (и в благодарность) он на ту половину суммы, которая принадлежала Мырке, умудрился купить ей двухкомнатную квартиру от бомжей! Правда, совсем убитую, на выселках и очень маленькую, но все-таки! (И себе купил, Шуша сказала, не беспокойся, во сто раз лучше, чем тебе.)
Ремонт Мырка делала с большим энтузиазмом, ей помогали советами прошедшие огонь и воду (и бригады гастарбайтеров) подруги.
Бабы нашли ей безропотного алкаша из Сергиева Посада, которому нельзя было платить заранее, надо было только кормить, потому что он, получив деньги, исчезал. Золотые руки, между прочим!
Шуша ей все время твердила, хоть за этого замуж не ходи. Просто извелась вся и замучила младшую сестру своими намеками и насмешками.
Мырке было некогда возражать и доказывать, работа, дома алкоголик, который умудрился еще и попасть в больницу, выпил очиститель для ванн, купленный Мыркой в рассуждении, что будет отделан санузел.
И в это время заболела бедная Шуша.
Мырка ездила к ней на другой конец города, таскала лекарства и продукты, потом бегала к ней в больницу, и конца этому не было, болезнь оказалась пожизненной.
И наконец Мырка пожаловалась общему мужу Сергею Ивановичу, что это уже конец сил. Приходилось все время ночевать у Шуши. И он взялся за дело, продал их обе квартиры и купил им трехкомнатную (правда, небольшую и тоже на выселках, да зато две остановки от метро).
И теперь они, Мырка и Шуша, были вдвоем, и у каждой своя спаленка, а в середине общая комната с телевизором и библиотекой.
Это уже было приданое старшей, Шуши, родительское имущество, которым она очень дорожила, буквально тряслась надо всем, над самой маленькой вещичкой, и Мырке не дозволялось трогать мамины сокровища. То есть общая комната оказалась Шушина.
Но там же были и допотопные игрушки самой Мырки, которые мама сберегала для будущих внуков, хранила всю свою жизнь, например, куколка в шляпке (мама связала эту шляпу из белого пластикового упаковочного шнура). А поскольку шляпка все время пропадала (явные происки Шуши), а маленькая Мырка этой вещью очень дорожила и лихорадочно повсюду искала, плача под неприкрытый смех Шуши, то в конце концов мама просто пришила эту шляпу к паричку куклы.
Но Шуша сейчас не позволяла ей даже дотрагиваться до этой куклы. Как до священной реликвии, связанной с именем мамочки.
А ведь Мырка помнила, что мама именно ей купила куколку и с такой любовью подарила ее своей младшенькой на день рождения.
Мама любила затурканную Мырку.
И что же, съехались сестры, больная и здоровая, толстая Мырка и тощая Шуша, и возобновились их детские взаимоотношения.
То есть совместная жизнь с сестрой обернулась для кроткой Мырки буквально школой злословия, Шуша ее поучала беспрерывно, выводила на чистую воду ее и ее подруг, а сама была больная, худая, жалкая, ни в магазин, ни даже к врачу сходить одна не решалась.
Пока Мырка работала, ей удавалось все-таки уезжать из дома, она проводила с людьми по восемь часов в день и могла хохотать чужим шуткам, ходить с коллегами в кафешку обедать, ездить на дни рождения, просто в гости, а то и в театр (одной подруге, у которой соседка служила в театре, давали пропуск на генеральные репетиции, так называемые «прогоны»).
Но потом пришлось уйти на пенсию. Начальство трудоустраивало чью-то дочь, понадобилось Мыркино место.
И началась эта трудная пенсионерская жизнь, вся подчиненная здоровью Шуши.
Правда, Мырка при полном безденежье тоже старалась не падать духом и активно искала себе работу, и нашла: ухаживать за глубоким старичком Львом Семеновичем. Подруга ее порекомендовала, она раньше сама следила за старцем, получала от него солидную мзду, но у нее родился внук, и пришлось переключаться на бесплатную семейную каторгу.
Лев Семенович таял на глазах. Мырка его жалела и как могла скрашивала его существование. Читала ему вслух Джека Лондона и газеты, смешно рассказывала о своей жизни.
В конце концов Лев Семенович от этих рассказов впал в глубокую задумчивость и однажды своим хриплым голосом сказал:
– Вот что, дорогая моя Марья Николаевна. Приведите ко мне нотариуса.
И он составил завещание на Мырку.
Он оставлял ей всё, и свою квартиру тоже.
И умер.
Мырка была с ним до последнего мгновения, сидела в больнице и дома, когда его выписали как прошедшего курс лечения. Буквально на руках носила.
Похоронив своего старичка, она почему-то не хотела ничего говорить Шуше о полученной квартире, чтобы не вызывать ее на новый взрыв негодования. Шуше это было вредно, у нее начинались тяжелые приступы удушья в добавление к основному диагнозу. Она буквально умирала от злости!
Но с квартирой надо было что-то делать. Мырка позвонила опять-таки проверенному другу, Сергею Ивановичу, и попросила совета, как сдать квартиру. Притом предупредила, чтобы Шуша ничего не знала. А то будут проблемы.
А у Сергея Ивановича тоже были проблемы как раз, опять пошла тяжелая полоса жизни, жена снова хотела его выселить. Он ведь соединил их имущество, доверился ей, продал свою квартиру и женину и купил семье большое жилище в центре и все это оформил на имя жены.
И теперь жена решила владеть этим добром самостоятельно. А он очень любил детей, своих мальчишек, им было удобно каждому в своей комнате, да еще и на всех имелась огромная гостиная плюс холл и три лоджии, и все это рядом со школой, и он не мог бороться с женой за ее имущество.
– Я, на свою беду, оказался хорошим риелтором, но дурным психологом…
И Сергей Иванович признался Мырке, что очень здорово, что ты мне позвонила, ты, как всегда, проявляешься вовремя, как мать Тереза, ты как будто чувствуешь, когда у меня проблемы, я опять одинок, ты представляешь? Только ты у меня осталась.称
Мыркино тело невольно ёкнуло.
Муж продолжал:
– Она подала на развод! А я так все оформил, что это ее квартира! Она, по-моему, хочет сдать ее иностранной фирме, я нашел какой-то проспект в прихожей под зеркалом, они торгуют сталью, ей это зачем? Она, видимо, собирается уехать за границу. Типа учить детей в хорошем колледже. Знает, что я бороться не буду. То есть всё по новой… (И он замолк, как бы подавившись.) Только ты меня спасаешь… Ты одна.
