– Деминь! Совсем не изменился, – сказала она по-фучжоуски. – Большой, высокий и здоровый. Прямо как твоя мама.
Как она могла говорить о его матери после того, что сделала?
– Привет, Вивиан.
– Ты всё еще любишь свинину?
– Конечно.
– Я приготовила свинину и рыбу, – Вивиан показала на кухню. – Скоро будем есть.
Майкл и Дэниэл сели на темно-коричневом диване перед широкоэкранным телевизором и полкой со стеклянными фигурками единорогов.
– Помнишь наш старый диван? – спросил Дэниэл.
– Весь убитый, – сказал Майкл. – И в таких гигантских цветах блевотных расцветок. А помнишь тот раз, когда мне навалял один пацан, а ты пошел и навалял ему за меня?
– А потом мне наваляла твоя мама.
Майкл рассмеялся.
– Да, похоже на правду.
– Как же я любил ту квартиру.
– А помнишь того пацана – Сопхипа? Я слышал, он сидит. И еще тот раз, когда в парке убили каких-то мужиков…
– Не помню.
Дэниэл перебирал имена, пытался сопоставить с лицами, детьми из школы № 33 с гигантскими рюкзаками. Пытался вспомнить Сопхипа, парк – какой еще парк? – и испугался из-за неточности своей памяти, спросил себя, что еще он забыл, сколько всего путает насчет матери, Леона, себя самого.
– А помнишь Томми? Нашего соседа? Я раньше думал, что мама сбежала с ним.
– Тот парень? – Майкл прыснул. – Да ни фига.
– Я слышал, он женился.
– Боже. Сколько лет о нем не вспоминал.
Пришел Тимоти, принес белую коробку из кондитерской, перевязанную красной лентой.
– Значит, ты Деминь, – сказал он. – Я так много о тебе слышал, – его английский звучал с китайской интонацией, а гласные были теплыми и изогнутыми.
Вивиан приготовила кастрюлю тофу, говядины и грибов, овощи с чесноком, лапшу, хрустящую жареную свинину, даже потушила целиком рыбу. Запахи оказались уютными – Деминь не слышал их много лет. Тимоти передал ему тарелку.
– Учишься, Деминь? – спросил Тимоти по-английски.
Он не был уверен, что хочет, чтобы его называли Деминь.
– В SUNY, на связях с общественностью. И еще играю. На гитаре. Меня теперь зовут Дэниэл.
– Дэниэл. Значит, любишь искусство и гуманитарные науки. Майкл у нас больше технарь.
– А вы чем занимаетесь?
– Я бухгалтер. Так мы и познакомились с Вивиан, – Тимоти перешел на мандаринский. – Вивиан работала в кабинете напротив.
Вивиан резала овощи.
– Точнее, я в том кабинете убиралась. – Это было похоже на сценарий, который они с Тимоти уже разыгрывали вместе. – Мы с Майклом жили с моими друзьями в Квинсе. Денег совсем не было.
– Однажды мы встретились на работе в лифте, – сказал Тимоти.
– Это было очень давно, – сказала Вивиан. – Теперь всё намного лучше. Майкл учится в Колумбийском университете, и Деминь тоже в колледже. Твоя мама гордилась бы.
Дэниэл выбирал из рыбы кости, мечтая спросить у Вивиан, что она знает. Значит, возможно, что мама его все-таки не бросала. Она не могла знать, что Вивиан его отдаст. Он попросил добавку, вторую, третью, пытаясь игнорировать довольное выражение Вивиан, когда заново наполнял тарелку, – она явно радовалась тому, что так хорошо готовит, что кормит голодающего сироту. Нельзя было поддаваться вкусной еде, знакомой обстановке.
Тимоти передал Дэниэлу тарелку с овощами.
– Деминь, то есть Дэниэл, ты еще говоришь по-китайски?
– Да, – ответил Дэниэл на мандаринском. – Всё еще говорю.
– У тебя американский акцент. У меня тоже.
– Майкл всё еще идеально говорит на китайском, – сказала Вивиан. – Даже может писать по-китайски. – Она раскрыла содержимое коробки – пухлый белый бисквит, облако глазури, утыканной дольками клубники, – и Дэниэл представил себе, что видит эту сцену по телевизору под уверенный мужской закадровый голос, как в документалках о природе. «Самка заботится только о своем биологическом потомстве. Она отвергает небиологических детенышей и видит в них угрозу семье».
Когда они доели десерт, Майкл собрал приборы со стола. Вивиан отнесла тарелки на кухню, и Дэниэл поднялся.
– Сиди-сиди, – сказал Тимоти, но Дэниэл взял тарелки и пошел за Вивиан. Он был намного выше ее и видел белые корни ее редеющих волос, плеш на темечке.
Он говорил быстро, по-английски. Английский Вивиан стал куда лучше, чем десять лет назад, но у него всё равно была фора.
– Почему ты это сделала?
Она переложила еду в пластиковые контейнеры и надавила на крышки, перепроверила, что они загерметизировались.
– Что сделала?
Он включил кран и выдавил мыло на губку.
– Ты сказала, что скоро за мной вернешься, а сама подписала документы, чтобы меня забрали чужие люди. На неопределенный срок.
– Не знаю, о чем ты говоришь. – Вивиан открыла холодильник, поменяла в нем местами контейнеры и что-то вынула, чтобы освободить место. Достала пачку апельсинового сока, прищурилась на срок годности.
– Из-за тебя я думал, что мать меня бросила, что я ей не нужен.
Вивиан изучала литровую пачку молока.
– Тебя могли депортировать.
– С чего это? Я американский гражданин. – Он обернулся и убедился, что Майкл с Тимоти всё еще за столом. – Что ты знаешь о моей матери? Где она?
Лицо Вивиан скрывалось за дверцей холодильника.
– Я ничего не знаю.
Он скоблил тарелки с силой так, что саднило кожу.
– Ты реально ходила в суд, чтобы навсегда избавиться от меня. Ты сломала мне всю жизнь.
– Я ничего не ломала. Иначе бы ты не учился в колледже. Не жил бы на Манхэттене, не играл бы на собственной гитаре. Если бы ты остался с матерью, жил бы в бедности. Вернулся бы в деревню.
– Так она там? В Минцзяне?
Слова Вивиан были тихими и глухими.
– Не знаю.
Что-то не складывалось. Не было никакого объяснения отсутствия мамы, объяснения того, почему она так и не вышла на связь. Дэниэл смотрел на Вивиан пристально, вынуждая встретиться с ним лицом к лицу.
– Она умерла?
Наконец она повернулась к нему.
– Нет.
– Откуда ты знаешь?
– От Леона.
Он отправился к метро, обняв на прощание Майкла и пожав руку Тимоти. «До скорого, – попрощался Майкл. – Не забудь сказать про следующий концерт».
В кармане Дэниэла лежал конверт, который ему перед уходом дала Вивиан. Не пройдя и полквартала от дома, он нырнул под навес магазина и открыл его. Внутри лежали стодолларовая банкнота и бумажка с цифрами, которые могли означать телефонный номер в Китае. Внизу было подписано: «Леон».
