Значит, к воде, к ее бурным серым волнам, приглушенному шуму машин на мосту над головой. Ряду скамеек, опустевших в будний день. Баржам, плывущим по реке.
Я так устала. Хотелось только побыть наедине с собой в безмолвной темной комнате.
«Отправь его в Китай. По-другому никак».
Ты брыкнулся, будто хотел освободиться. Не хочу тебе говорить, что я сделала.
Спешно, пока не передумала, оглядываясь, чтобы никто меня не видел, я поставила сумку под скамейку и опустила тебя внутрь. Сумка была больше тебя, ее края – из твердого прорезиненного пластика. Разогнуться было уже легче – я чувствовала облегчение.
Я побежала.
– Прости, прости!
Ты всхлипывал. Я прижималась к твоему телу.
Я прошла почти два квартала, пока не встала на светофоре. Свет еще менялся с желтого на красный, но через перекресток медленно полз автобус. Если бы желтый свет задержался на миг дольше, если бы автобуса не было, то бежала бы я дальше?
Но я вернулась, и сумка лежала на месте, а ты – всё еще был внутри.
Я гладила тебя по волосам. «Мама, – сказал ты опять. – Ма-ма!»
Я позвонила йи ба и рассказала, что у меня есть сын, которого я пришлю в деревню, пока не расплачусь по долгу и пока ты не подрастешь, чтобы пойти в школу в Нью-Йорке.
Йи ба издал такой звук, будто отхаркивал мокроту.
– Хрм. Ехать в самую Америку, только чтобы забеременеть. – Он сказал, что возьмет тебя, примет деньги, которые я пошлю домой. – Но только для твоего сына. Это ему нужны деньги, не мне.
Сестра Диди, которая вышла за своего парня американского происхождения в Бостоне, хотела навестить их мать в Китае. Я взяла очередной заем и предложила оплатить перелет сестры, если она отвезет тебя к йи ба.
Я собрала сумку с твоими вещами, подушкой и фотографией, где мы с тобой вдвоем в туристической будке в Саут-Стрит-Сипорте. На фотографии мое лицо закрывала тень, а ты капризничал от жары. На заднем фоне были карикатурная статуя Свободы, желтое такси в клеточку и Эмпайр-Стейт-Билдинг – все в одном районе.
В ночь перед твоим отъездом я не спала, запоминала твое лицо. Наконец мы заснули, свернувшись вместе. Утром с розовыми и отекшими от слез глазами я отдала тебя сестре Диди. Ты не проснулся. Диди и ее сестра пошли на автобус от Ист-Бродвей до аэропорта, но я с ними не пошла. Не могла видеть, как тебя уносит чужая женщина, и поверить, что с тобой всё будет хорошо, что я снова тебя увижу.
Когда тебя увезли, я легла лицом на место на подушке, где ты спал. Пятнышко, всего несколько минут назад теплое, уже остыло.
По плечу постучала Мин.
– Полли. Эй, – она тормошила меня за руку. – Ты поступила правильно.
Тогда я ей не верила.
8
Он даже не ожидал, что будет так просто. Леон ответил после второго гудка, и от его голоса показалось, будто Дэниэла гладят руки великана.
– Деминь! Голос у тебя как у совсем большого! Я ждал твоего звонка. Вивиан говорила, что встретится с тобой.
Дэниэл сидел один в квартире Роланда в десять вечера пятницы, раздувшийся после обильного ужина у Вивиан. В Фучжоу уже началось утро субботы – на тринадцать часов в будущем.
– Вивиан говорила тебе, что отдаст меня в приемную семью? Что меня усыновят? – Он заранее смотрел, как это будет по-китайски.
– Только много времени спустя, когда я уже долго прожил в Китае.
– Потому что знала, что это неправильно.
На другом конце провода возникла пауза. Дэниэл почесал внутреннюю сторону руки и слушал нервный шепот батареи.
– Я бы хотел, чтобы мы все могли остаться вместе, – сказал Леон.
– Я бы хотел, чтобы ты не уходил. – Он не называл Леона йи ба. Леон сказал, что теперь у него есть дочь и ее могло бы напугать, если это слово скажет Дэниэл.
Леон кашлянул.
– У меня есть номер твоей матери. По крайней мере, семь лет назад это был ее номер. Тогда я слышал ее в последний раз.
Значит, отчет о слушании не ошибался. Она уехала в Китай.
– Ты ее видел?
– Она тогда собиралась замуж, работала в школе английского языка.
Английского языка? Замуж?
– Что это значит? Ты ее видел?
– Не видел, – сказал Леон, – только говорил по телефону.
– Она ездила во Флориду?
– Она толком не объяснила. Но я знаю, что она никогда бы не оставила тебя без причины.
– Ты сказал ей, что меня усыновили?
– Да.
Дэниэл лег на пол, увидел под диваном комок пыли, носок, который давно искал. С тех пор как он поговорил с Майклом, он уже изобрел новый сюжет: Деминя и маму, жертв семейной трагедии, разлучили коварные махинации Вивиан. Леон сказал, что мать не оставила бы его без причины, но и на связь она выйти не пыталась. Его не искала, но нашла Леона?
– Приезжай в гости, – сказал Леон. – Угощу тебя настоящей китайской едой, а не этим говном, которым кормят в Нью-Йорке. Кстати, китайский у тебя так себе. Что случилось, разучился говорить?
– Просто было не с кем, – ответил Дэниэл, – когда вы все уехали.
Он не сразу позвонил по номеру, который дал Леон. Он боялся, что она не захочет с ним разговаривать.
На следующий день Дэниэл погладил на столешнице свою единственную хорошую рубашку и расправил воротник. У него не было брюк, только джинсы, но он надел темно-серые вместо синих. С походными ботинками придется смириться. В карман он сунул бланки для Карлоу-колледжа, заявление, которое распечатал на принтере Роланда.
На день рождения Джима Хеннингса Элейн и Энджел забронировали итальянский ресторан в Уэст-Вилладж – районе, где Дэниэл всегда терялся, на улицах к западу от станции метро, где названия менялись с упорядоченных номеров на старомодные имена – Перри, Джейн, Горацио. В этой части Уэст-Вилладж не попадались сетевые магазины – только рестораны и бутики с маленькими вывесками со сдержанными шрифтами, – и, в сравнении с Чайна-тауном, на улицах мартовским днем в семнадцать тридцать было почти пусто. Пока Дэниэл возвращался назад после поворота не в ту сторону, он прошел мимо человека, который выгуливал белую собачонку, – оба шли бочком против ветра – и женщины в огромном темном пальто, которая стук за стуком двигала по тротуару ходунки. Он гадал, где теперь живет его мать, – не в том ли старом доме на 3-й улице. Пожарные лестницы здесь были покрашены в матовый черный – контраст со стеклянными высотками в центре, – и ни одно здание не превышало пяти этажей. За огромными окнами виднелись люстры и высокие книжные шкафы, кухни с круглыми деревянными столами и подвесными кашпо, а в одной квартире – комната, где не было ничего, кроме огромного пианино. Даже кирпичные фасады выглядели так, будто их отскребли дочиста, покрыли лаком и навели лоск. Ни это, ни новые роскошные здания в центре не казались Дэниэлу привлекательными. Всё выглядело просчитанным, неискренним.
