До него донесся голос Энджел в другом конце зала; ее смех. Надо снова ей написать – надо пытаться, пока она не даст их дружбе второй шанс. Она сказала, ему надо навести порядок в жизни, но разве это не признак, что ей не все равно?
– Я поступаю в Карлоу, – ответил он Элейн. – На летний семестр. – От этих слов у него опустились руки, но уже слишком поздно – он отдал Питеру сочинение.
– Превосходно! – хлопнула в ладоши Элейн.
Он извинился перед Кэй и Питером и сказал, что не сможет присоединиться к ним у Хеннингсов, потому что завтра ему рано на работу, хотя на самом деле следующая смена была только в понедельник.
– Скоро увидимся, – ответил Питер. – Летняя учеба начинается через два месяца, так что планируй вернуться за несколько недель, чтобы обосноваться и подготовиться. Лучше всего – на первой неделе мая.
– Я рада, что ты решил поступить правильно, – сказала Кэй.
В следующие два месяца в городе, пока он не уехал, надо успеть как можно больше, начиная с сегодняшней ночи. Надо встретиться с Роландом и его друзьями. Дэниэл заслужил выходной.
Он почти дошел до угла улицы, когда увидел Чарльза, курившего перед пожарным гидрантом. Энджел всегда ненавидела курение, называла это гадостью. Значит, передумала.
– Привет, – сказал Чарльз.
– Привет.
– Я хотел с тобой быстренько поговорить.
Дэниэл остановился.
– Давай.
Чарльз бросил сигарету на тротуар, раздавил и достал из кармана жвачку, сунул в рот.
– Можно мне?
Чарльз бросил ему всю пачку.
– Можешь оставить. Серьезно.
– Спасибо. – Это были зеленые квадратики, слегка горькие от искусственного подсластителя. Дэниэл тут же подумал ее сплюнуть, но вместо этого проглотил.
– Я знаю, что ты сделал, – сказал Чарльз.
– Я много чего делал. Был у меня на концерте?
– Я уважаю решение Энджел не идти в суд, чтобы вернуть деньги, хоть я с ней и не согласен. Но ты лучше с ней больше не разговаривай.
– Так. Погоди.
– Серьезно будешь спорить? Я знаю, что ты украл у нее десять тысяч долларов. Она самый добрый человек, которого я знаю, а ты ею воспользовался.
– Я ничего не крал.
– Тогда пойди и признайся родителям Энджел. Они все только и треплются, какой ты хороший друг, как вы росли как брат и сестра. Просто с души воротит. Расскажи, а то я сам расскажу.
Дэниэл сорвался с места к метро, чуть ли не бегом. Нельзя угодить всем. Но ему хотелось – больше всего на свете – хотя бы самому думать о себе лучше.
Когда он поднялся со станции на Канал-стрит, зазвонил телефон. Он спешно выхватил его, надеясь, что это она.
Это был Питер.
– Мы с твоей матерью посмотрели документы. Что с тобой? Ты же знаешь, что такое сочинение подавать нельзя. «Я даже не хочу в Карлоу, так что не знаю, зачем это пишу». Это что за чушь? Мы дали тебе второй шанс, которого ты явно не заслуживаешь, и так ты нам отплатил?
Дэниэл достал из кармана куртки бумажку. Развернул под фонарем. «Обучение в малых группах и гуманитарное образование, которые предлагает Карлоу-колледж, а в особенности его передовые программы по экономике и политологии позволят мне достичь своих профессиональных целей». Он почувствовал разочарование с примесью облегчения.
– Пап, прости. Это шутка. Давай я подъеду и отдам настоящее сочинение.
– Не говоря уже о том, что ты сегодня грубо обошелся с Энджел. Я понимаю, тебе кажется, будто она предала вашу дружбу, потому что рассказала о твоей игромании, но ты бы мог хотя бы попытаться вести себя по-человечески. Она же за тебя волнуется, Дэниэл. Поэтому и рассказала. Чтобы помочь тебе.
– Вы сейчас где? В ресторане? У Джима и Элейн? Я приеду и отдам сочинение. Оно у меня, с ним всё нормально.
– Не трудись. Ты донес свое решение вполне четко.
– Пап!
– Это последняя капля. С нас хватит.
– Можно поговорить с мамой? – спросил он, но Питер уже повесил трубку.
Он свернул в бар на Гранд-стрит и заказал виски. Бар был маленьким и темным, непримечательным, музыкальный автомат играл Hells Bells AC/DC, а из угла ему настойчиво светила слот-машина. Он повернулся к ней спиной и углубился в телефон, прочитал несколько сообщений и удалил, нашел заметку, которую сохранил несколько месяцев назад, когда еще учился в Потсдаме, с названием и адресом подпольного покерного клуба в городе. Две сотни за вход, говорил Кайл. Адрес был на Лафайетт, в паре кварталов.
Он удалил заметку и допил. Он пойдет к Джиму и Элейн, чтобы отдать родителям правильное сочинение, хотя даже не знал их адрес. Он двинулся на восток, сворачивая на всех зеленых светофорах, но не сходя с Гранд, потом увидел банк и зашел за наличкой. Палец завис над кнопкой с надписью «50 долларов», но он нажал «500» – почти весь его счет – и смотрел, как выплевываются банкноты.
На углу Гранд и Лафайетт в голове зазвенел адрес покерного клуба. Он двинулся на юг, где Говард-стрит переходит в Хестер. Еще было не поздно, он мог бы направиться прямо к Роланду, пройти мимо здания – узкого, без швейцара, только с домофоном. Он проверил свой телефон – без сообщений. Его пугало, как мощно он собирался налажать, отсутствие желания остановиться, растущее предвкушение падения, аварии на полной скорости; уже выходя из бара, он точно знал, где окажется. Он нажал на кнопку домофона. «Что?» – спросил мужской голос. Он назвал пароль, и на миг затеплилась слабая надежда, что пароль неправильный. Но дверь открылась.
Клуб оказался однокомнатной квартирой с двумя столами, заваленными покерными фишками. Там были большой телевизор, где без звука шел баскетбол, стойка с ведрами пива. Дэниэл отдал пять сотен женщине в черном костюме и подождал, когда его посадят. Все игроки были мужчинами, разных рас и возрастов, причем он оказался одет получше многих. Он подошел к столу, готовый играть.
Был мертвый утренний час перед рассветом, когда дворники и мусоровозы еще не выходят на улицы, и Дэниэл сидел на скамейке перед Ист-Ривер – ветер задувал с непредсказуемыми порывами, бил по лицу через секунды после того, как пробегал рябью по куртке. В начале ночи, когда он выходил из ресторана, – так много часов назад – у него еще была шапка, но по дороге он ее потерял. Потерял он и сочинение для Карлоу-колледжа – то, которое хотел отвезти Кэй и Питеру, хотя оно еще было на компьютере. Можно отправить по электронной почте.
Хотелось есть и выпить кофе, но денег не осталось. Мужчины были круче, чем казалось. Он сразу понял, что они ему не по зубам, но продолжал играть, несмотря на их плохо скрываемую радость. Они думали, он потеряет столько денег, что сломается, ждали, что он закатит сцену, неизбежно психанет, но с каждым проигрышем он чувствовал, будто сбрасывает вес с души, снимает неудобную одежду, так что к концу ночи не плакал, а улыбался. Уходя, он слышал, как один сказал другому: «Шизик».
