Он должен был знать. Он набрал код страны и номер. Мягкий щелчок и гудки, где-то далеко. Дэниэл мерил шагами гостиную Роланда и ждал, когда включится автоответчик.
Он услышал еще один щелчок.
– Алло? – сказала она. – Деминь?
– Алло? – сказал он на фучжоуском.
– Алло?
– Это я – Деминь.
– Привет, Деминь. Я рада, что ты перезвонил.
От ее голоса перехватило дыхание.
– Привет, мам.
– Это ты. Такой взрослый.
Теперь, когда он с ней разговаривал, он не знал, что сказать.
– У тебя всё хорошо? – спросила она.
– Хорошо. – Заготовленные обвинения застряли где-то в горле. Он опустился на диван, на стопку нестираного белья. Вот он сидит, беседует ни о чем с пропавшей матерью. – Я живу в Нью-Йорке, на Манхэттене, недалеко от места, где жили мы.
– Тебе теперь двадцать один. – Почему она шепчет? – Ты работаешь? Учишься?
– И то и другое. Учусь в университете. Работаю в ресторане. Еще играю на гитаре с другом, в группе.
– Ты всегда любил музыку.
– Как ты, мама? – Каждый раз, когда он произносил это слово, ему становилось страшно. Она передумает; повесит трубку.
Он достал носок, застрявший между подушками дивана, и бросил через комнату. Хотелось спросить, почему она не перезвонила, но не хотелось ее спугнуть.
– Хорошо. Живу в Фучжоу, в квартире рядом с парком Уэст-Лейк. Я замужем. У моего мужа своя текстильная фабрика. Я замдиректора языковой школы.
«Моя жизнь идеальна». Вот что она говорила. Дэниэл перешел на английский:
– С каких пор у тебя настолько хороший английский?
– Я практиковалась, – ответила по-английски она, и акцент у нее был такой сильный, что его это не убедило. Он перешел обратно на фучжоуский. – Откуда у тебя мой номер?
– Я разговаривал с Леоном.
– А.
– Он сказал, что не говорил с тобой семь лет.
– Да, уже давно. Раньше мы поддерживали контакт, но теперь это сложно. Работа, сам понимаешь.
Дэниэл прошел к окну, вернулся на диван.
– Я нашел Леона, потому что встречался с Вивиан. С помощью Майкла. Он нашел мой имейл, хотя это было непросто, потому что я уже не Деминь. Я Дэниэл Уилкинсон.
– Дэниэл Уилкинсон?
– Так меня назвали родители.
Короткая пауза.
– Значит, ты видел Майкла.
– Я был в гостях у него и Вивиан. Он рассказал, что она приходила в суд как опекун и отдала меня приемной семье.
Последовала более долгая пауза.
– Алло? – Надо бросить трубку. Это была ошибка.
– Вот же сука, – сказала его мать, но слова были слишком взвешенными и тихими, без того пыла, что он помнил. – Как она могла?
Он пожалел, что не видит ее лица и того, что ее окружает.
– Мам?
– Да?
– Что ты сейчас видишь?
– Я в квартире, в кабинете. Вижу шторы, стол. Мы на двенадцатом этаже. Если посмотрю в окно, то увижу другие здания. Теперь Фучжоу большой город, как Нью-Йорк. А ты что видишь, Деминь?
– Шкафы. Компьютер, одежда, гитара. Есть окно, но оно выходит на другие окна.
Она спросила, помнит ли он, как они ездили на метро, а он рассказал о случае, когда они встретили своих доппельгангеров. В Риджборо, когда имя Деминь Гуо больше не произносили вслух, он представлял себе другого Деминя и другую маму, которые еще живут в Квинсе. Это служило каким-то утешением, с привкусом светлой печали: хотя бы они остались вместе.
– Мне пора, – вдруг прошептала она. – Я позвоню тебе завтра.
На следующий день она перезвонила – вечером среды по Нью-Йорку, утром четверга – по Фучжоу. Он был на работе, увидел сообщение только потом. «Привет, Деминь, – говорила она. – Я хотела поболтать, но ты, наверно, учишься. Не звони – нам нужно заранее организовать время для разговора. Но завтра я тебе перезвоню».
На весь следующий день он поднял звук на телефоне на максимум, но так и не дождался звонка. После работы он позвонил сам и оставил новое сообщение, спросил, когда они поговорят в следующий раз.
Он вернулся в квартиру, съел энчилады из «Трес Локос» и пытался поработать над песней, решив сегодня никуда не выходить. Он не садился за собственную музыку уже несколько недель. А если он будет недоступен, она обязательно позвонит, – это как брать зонтик, только чтобы отпугнуть дождь. Он долго принимал душ, переоделся в треники, сложил одежду, помыл посуду, плесневеющую в раковине. Наконец заглянул в телефон. Она звонила – оставила сообщение, предлагая пять тридцать утра пятницы, по времени Нью-Йорка. Этой ночью он впервые за неделю спал крепко.
На следующее утро он был готов. Встал раньше обычного, взял чашку кофе и бейгл в закусочной на Шестой авеню, потом сел за стол на кухне и набрал.
Сперва он ошибся номером, и звонок не прошел. В панике он перепроверил цифры, набрал опять.
Она ответила:
– Деминь?
– Тебе удобно говорить?
– Да, мужа как раз нет. Я сейчас на балконе.
Он заранее составил список того, о чем хотел спросить.
– Помнишь тот раз, когда ты столкнула меня с качелей?
– Почему ты вспомнил?
– Просто.
– Я тебя не сталкивала. Ты упал. А я помню, когда просила в школе перевести тебя к другому учителю. Тебя хотели отправить в коррекционный класс.
Это же была Кэй – это она просила, чтобы его взяли в класс выше.
– Этого не помню.
– В школе № 63. Я даже помню директрису. Латиноамериканка, с копной волос. У тебя были трудности, и я не хотела, чтобы ты и дальше учился в том классе. Перевела тебя к Майклу. Он учился в общем классе для успевающих учеников, так что там были дети и из твоего потока.
– Школа № 33, а не № 63. – Дэниэл положил локти на стол и увидел перед собой очертания лица директрисы, воспоминание, как входил к ней в кабинет с матерью, как странно было видеть мать в коридорах школы, с каким облегчением он сидел рядом с Майклом в другом классе. Увидел и другую сцену: его мать кричит на какую-то женщину. В воспоминании сын другой женщины смеялся над его одеждой или незнанием английского и довел до слез – да, теперь он видел четко, Деминь плакал в парке, и мама подбежала к нему, – а когда другая женщина заступилась за своего сына и говорила, что он ничего не сделал, мама устроила ей выволочку на фучжоуском. Защищала его, была на его стороне.
– Черт, – сказал он по-английски. – Расскажи что-нибудь еще, что мне нужно знать.
