Когда я сошла на Фордем-роуд, солнце уже висело низко. Я поднялась по лестнице в нашу квартиру, прошла мимо соседа Томми. «Неплохо-неплохо-неплохо», – сказал он. В рассеянности я выронила ключи, и он их для меня поднял.
Еще несколько дней после того, как я увидела женщину, которая могла быть Цин, мне не спалось. Восьмичасовые смены в салоне ползли в тумане, а Леон маячил только где-то на краю зрения. К твоей радости, я разогревала на ужин замороженную пиццу. Ты попросил денег, чтобы купить DVD у женщины, которая продавала их в колумбийском ресторане, и я без лишних слов дала наличку. Когда я вернулась с работы и застала тебя, Майкла и Вивиан за фильмом про человека, который всех взрывал из пулемета, я пошла в спальню и закрыла дверь. Сил спорить не было. Скоро снова будет зима.
Я села у окна, глядя на квартал, темнеющее небо, наполнявшее меня странным ужасом. Я видела человека с тросточкой, переходившего улицу, миссис Джонсон под ручку с дочерью, поднимавшихся на холм и о чем-то тесно говоривших. Я вернулась в гостиную и присоединилась к вам перед телевизором.
В автобусе до Атлантик-Сити пахло ногами, обивка сидений была пыльной, поблекла до однообразных бежевых и бурых оттенков, а сами сиденья были все без исключения заняты – ряды голов, торчащие из лыжных курток, увенчанные большими вязанными шапками основных цветов. Мы с Леоном, вдвое младше остальных пассажиров, сели в хвосте, ели паровые пирожки со свининой из пакета с желтым смайликом. Автобус выехал из туннеля на узел магистралей. Высотки расплющились и размазались по земле, стали стоянками и бетонными отбойниками, тусклыми и серыми в зимнем свете. Только знаки были ярко-зеленого цвета – названия городков Нью-Джерси, которые я читала вслух: Хакен-Сак, Па-Рамус. Старики храпели, привалившись к окнам, кто-то кашлял, хрипел и отхаркивался, будто у него кончались батарейки. Мои кроссовки издавали звуки поцелуев, когда я двигала ими по полу. Я достала последнюю булочку, впилась зубами в сладкое сдобное тесто.
Атлантик-Сити был подарком Квана, который влил в казино столько денег, что ему давали ваучеры на бесплатные номера в отелях, ужины, напитки. В прошлом его сопровождала Диди, но в этот раз она отдала ваучер мне с Леоном, хоть мы и не были игроками. «Вам отдохнуть нужно больше, чем мне, – сказала она. – Это предсвадебный подарок». Кроме того, Кван бросил играть. Теперь он посещал еженедельные собрания для людей, которые играют слишком много.
Так что мы с Леоном бесплатно заселились в «Цезарь» – казино с коврами, звенящими звуками и огнями. Купили бутылку «Хеннесси» и выпили слишком много, у меня заболела голова. И всё же от свежести поездки за город – даже в этой залитой светом комнате, откуда будто откачали кислород, обработали его в машине и закачали обратно, – мне хотелось еще «Хеннесси». Два быстро опрокинутых шота – и тяжесть ушла. Четыре шота – и Леон превратился в мужчину, которым казался при нашем первом знакомстве: желанным призом, чье внимание было внезапным, зыбким, а не этим человеком, чей возраст иногда заставал меня врасплох – как в те моменты, когда он клал деньги на карточку для метро, а я замечала, что у него отекают руки, стала тоньше шея, обвисает кожа на горле. Были дни, когда руки у него болели так, что он не мог работать. И я тоже стала другой, хотя и жила в том же теле, что когда-то спало с Хайфэном, пряталось в ящике, родило ребенка, жаждало Леона до трясучки. Тело менялось постепенно, но верно. Плоть на костях становилась тяжелее, кожа – грубее. Росли волосы там, где не росли раньше. Но было оно тем же самым, хоть на нем и не осталось заметных признаков прошлого. Оно всё помнило на каком-то скрытом, клеточном уровне, словно мышечной памятью.
– Что случилось с компанией грузоперевозок? – спросила я Леона, и он ответил, что Сантьяго передумал.
– Он теперь идет в ландшафтный дизайн. Говорит, и для меня найдется работа. Так что буду работать в ландшафтном дизайне.
Оптимизм Леона был нелепым, даже вредным.
– Но у него есть план? – Я сомневалась, что он когда-нибудь будет работать у Сантьяго. – Он берет кредит? У него есть бизнес-партнеры?
– Ой, это же Сантьяго. Он что-нибудь придумает.
Меня раздражали Сантьяго, Леон, даже Рокки. Прошло почти полгода с тех пор, как я была у нее дома, но, когда я спросила, как прошел визит в помещение под сдачу в Ривердейле, она чирикнула: «Увидим!» Я так и оставалась маникюрщицей, так и работала за те же жалкие чаевые.
Теребя кудри за ушами, я пыталась вспомнить правила за столом блэкджека с самыми низкими ставками. Двадцать одно – это победа. Дилер остановился на семнадцати. Вернувшись с работы прямиком домой, я не успела отправить деньги ростовщику, и в кармане джинсового жакета лежала вся зарплата. Я рассталась с мятой двадцатидолларовой купюрой, дилер сдал мне туз и пятерку, и я попросила еще карту. Дилер дал четверку – всего девятнадцать, а сам остановился на восемнадцати.
– Смотри, я выиграла.
– Давай выиграем еще, – ответил Леон, и мы прогулялись до «Палас Ист», где у игровых автоматов жадно толпились старики из автобуса. Разгоряченный «Хеннесси», Леон ставил по-крупному, и, выиграв в блэкджек, мы перешли на покер. Другая пара за столом была вся острой и бледной, низкий вырез женщины демонстрировал бюст с крапом веснушек, рассеченное огромным бриллиантом на цепочке. Леон дал дилеру столько фишек, что я отвернулась.
Когда я посмотрела на стол опять, лица у пары скривились, а дилер сдвигал кучу фишек нам.
– Тройка, – сказал Леон.
– Да!
Мы запрыгали.
– Это игра, – сказала я. – Это всё игра.
Он думал, что я о картах.
– Нет, нет, нет-нет-нет.
Это были ненастоящие деньги. Все ненастоящее. Двадцатка могла в минуту стать двумя сотнями. Я хотела слышать, как звенят колокольчики игровых автоматов, видеть, как стены заполняются отражениями сверкающих огней. Я ужасно хотела выиграть.
Мы перешли в коридор – с таким пушистым ковром, что хотелось тереться о него лицом. Вокруг никого не было.
– В смысле, мы. Я. Леон! – Я схватила его за руку. – Мы живем в игре.
Не только карточные столы и автоматы, но и наши жизни. Мы жили так, словно всё еще оставались крестьянами, которым запрещено менять работу или переезжать на новое место, но всё это время можно было играть и выигрывать.
Он нажал мне на нос. Морщины у его губ углубились.
– Ты напилась, Звездочка.
Он сверкнул своей щербинкой между зубов, я куснула его за мочку, и пол пошатнулся. Я и забыла, как сильно его люблю. Как я могла забыть, почему я такая серьезная, о чем мне было переживать? Я выйду за него. Он для меня больше чем хорош.
Он взял меня за плечи.
– Тебе бы прилечь.
– Не пойдешь со мной?
Леон посмотрел на деньги в руках.
– Ну ладно, иди поиграй. – Я ущипнула его за локоть. – Но скорее возвращайся, чтобы побыть со мной.
