Она прикоснулась к его щеке. Просто коснулась. Ладонь у нее была теплая, и он не мог сдвинуться. Будто если он шелохнется, то под ними разверзнется земля.
Когда она убрала ладонь, на коже осталось теплое пятнышко. «Я здесь, мама», – сказал он, и она ответила долгим вздохом.
Они гуляли по старому хутону, бродили по Запретному городу, где одно здание чудеснее и страшнее другого. День шел, но мать не выказывала признаков нетерпения, не вела себя так, будто торопится вернуться в отель. Но, когда он говорил о Бронксе даже самые невинные пустяки – помнишь Томми? Миссис Джонсон? Продуктовый магазин, 4-й поезд? – или упоминал Леона, Вивиан и Майкла, она меняла тему, возвращала их в настоящее, рассказывала о Пекине, архитектуре, образовании.
На ужин они ели жареную утку в дорогом ресторане с плотными белыми скатертями, и он наелся до отвала, чем очень ее порадовал. Когда они вернулись в «Парк-отель», было уже девять. Номер матери находился на пятом этаже – на двоих, как у него в Фучжоу, но чище и не такой обшарпанный. Он принял душ, пока она писала письма с ноутбука, и, вытершись и почистив зубы, он изучил свое отражение в зеркале ванной. Перед уходом он с ней сфотографируется, для доказательства.
Она сидела на кровати в пижаме, снимала макияж ваткой.
– У каждого своя большая кровать. Совсем не так, как мы спали в Нью-Йорке. Я часто говорю, что не смогу снова жить так же, но мы же не считали себя нищими, да?
– Мы и не были нищими. – Он расстегнул рюкзак и достал старый снимок из Саут-Стрит-Сипорта. – Хотел тебе показать.
Мать взяла фотографию за уголки.
– Где ты ее нашел?
– У Кэй. Моей приемной матери.
– А у нее она откуда?
– Думаю, от Вивиан.
Мать не отводила глаз от фотографии.
– Ты еще такой маленький. И смотри, какая я была молодая.
Он должен был спросить. Так поздно ночью она уже не выгонит его из отеля. Он выдавил первые предложения, которые пришли ему в голову:
– Ты больше не хотела со мной общаться? Тебя это устраивало?
Она вернула фотографию.
– Я не знала, захочешь ли ты со мной разговаривать после всего, что я сделала.
– Конечно, захотел бы. Я же первый тебе позвонил, забыла? И перезвонил. Два раза.
– В последнем сообщении ты сказал никогда тебе больше не звонить.
Его лицо запылало.
– Я не хотел. Я сгоряча.
Она отмахнулась, обрывая его.
– Ты был прав, когда сказал, что я не могу делать вид, будто ни в чем не виновата.
Она ушла в ванную, потом вернулась в постель. Было поздно. Завтра в восемь утра у нее собрание с учителями на конференции, а после этого она оставит его. В любой момент она могла выключить свет – и он уже никогда не узнает, что случилось.
Он залез под одеяло, но сидел, а не ложился. Мать проверила, что жалюзи опущены, шторы задвинуты. Достала из сумки маску для сна с розовой подкладкой.
– Я не могу уснуть со светом, так что, если пока не ложишься, я подожду.
Тогда он не будет ложиться столько, сколько нужно.
– Не помню за тобой такого в Нью-Йорке. Мы всегда спали с незашторенными окнами.
Она откупорила флакон с таблетками.
– Мне снятся кошмары, – сказала она. – Однажды Ён встал в туалет и забыл выключить свет в коридоре, и я проснулась в криках. Тогда он тоже закричал, потому что услышал меня, и мы оба друг друга испугали. Даже смешно.
Смешным это не казалось.
– Часто снятся кошмары?
– Если принимать лекарства, то всё в порядке. – Она вытряхнула таблетку и потянулась за стаканом воды. – Они помогают мне спать.
– Подожди, – сказал он. – Можешь пока не принимать? Подожди, пожалуйста.
Она помедлила, потом вернула таблетку во флакон.
– Но всё равно должно быть темно. – Она щелкнула выключателем рядом с кроватью, так что теперь номер освещала только лампа рядом с ним. – В Ардсливиле свет горел всё время, собаки будили посреди ночи. Невозможно уснуть.
– Ардсливиль. Это…
– Лагерь. Так назывался лагерь.
По спине пробежал холодок. Он смотрел на картину на стене – репродукцию с тем же озером, которое они посещали сегодня.
– Расскажи мне.
Она нервно рассмеялась:
– Не могу.
– Я просто буду тихо слушать. Обещаю.
– Не могу, Деминь. Это слишком, я не хочу, чтобы ты знал.
– Я хочу знать правду. Как ты сюда попала? Что с тобой случилось в тот день, когда ты пошла на работу? Пожалуйста, я заслуживаю знать.
Она положила голову на руки.
– Приехал фургон. Устроили облаву на маникюрный салон.
Он наклонился вперед, задержал дыхание.
– Телефонов там не было, невозможно ни с кем связаться. Потом меня выслали в Фучжоу. Я уже была другой. – она замолкла. – Если я расскажу, ты не поймешь.
– Пожалуйста, попробуй. – Он дотронулся до деревянного изголовья за спиной. Он был в Пекине, Китай. Нью-Йорк, Риджборо и Дэниэл Уилкинсон отвалились, и мир состоял только из него и его матери, их голосов в номере отеля.
Она рассказала, что помнила людную комнату, где смотрела на цифры на телефоне.
– В Ардсливиле?
– Нет, это еще было в Нью-Йорке.
17
В фургоне, на котором меня увезли из салона, не было окон, так что я не представляла, пять кварталов мы проехали или пятьдесят. Я не видела других женщин из «Привет, красотка» – только кричащих незнакомцев, офицеров в форме. Один дал мне телефон и сказал, что можно позвонить.
Палец завис над кнопками, и я попыталась вспомнить номер Леона: 347 – в этом я была уверена. 453-86-85. Или 435? 8568? 445? Его номер был сохранен у меня на телефоне, но он остался в сумке.
– Где моя сумка? – спросила я по-английски.
Офицер не ответил.
Я набрала 347-453-86-85. Услышала гудки. Леон мог быть на работе, но тогда я оставлю сообщение.
Гудки все не кончались. Автоответчик не включился, и я попробовала набрать опять. 347-435-86-85.
Два гудка – и человек, который ответил, был не Леоном. Я попросила Леона, но мне ответили что-то на другом языке.
Офицер потянулся за телефоном.
– Только один звонок.
Я не обратила внимания и набрала опять. 347-453-86-58. Через несколько гудков включилась запись – компьютерная, которая повторила номер и попросила оставить сообщение после сигнала. У Леона был другой автоответчик, но я быстро заговорила. «Это Звездочка. Нас в салоне арестовала полиция. Я не знаю, куда мы едем, узнай и забери меня. Быстрей».
