— Слушай, ты там как-нибудь повеселей с ней, ага?
Маленький летний дождь прошел. Ветер быстро высушил городской асфальт. На отмостках больших домов и на черных канализационных люках пари́ло.
С последних больничных ступенек Глеб окликнул девочку:
— Послушай, Эмми, давай сегодня в зверинец не пойдем.
— Почему, мы же договаривались?!
— Там грязно после этого дождика, бедные зверюшки чумазые в клетках сидят… Вот если бы тебя посадить в клетку, написать на табличке: «Девочка, детеныш человека, русской породы, девять лет, поймана во дворе около качелей, любит мармелад», а вокруг клетки будут негры ходить и китайцы, смотреть на тебя, фотографировать и хлеб черствый в клетку кидать?
— Людей нельзя в клетках показывать. — Эмма загрустила. Пластмассовые божьи коровки на кончиках ее жиденьких косичек трагически затрепетали.
— А зверей?
— Зверей можно.
— Всех?
— Ну, наверное…
— И даже твоего любимого кота? Как ты думаешь, ему бы понравилось в грязной клетке целый день сидеть и плохое мясо кушать?
Эмма шагала, задумавшись и, казалось, уже не обращала никакого внимания на последние слова Глеба.
— Ладно, знаю, — она решительно подняла ладошку и смешно наморщила нос, — в Луна-парке на набережной клеток нет. Они вчера только приехали. Пойдем туда.
Страшный скрежет убогих аттракционов тесно смешивался со смехом и визгом разнокалиберной детворы. За те двадцать минут, которые понадобились Эмме, чтобы прокатиться на четырех разных каруселях, Глеб Никитин успел передумать многое. В том числе и о необъяснимом мужестве и бесстрашии маленьких детей перед лицом сознательного издевательства взрослых, которые стремятся так мило их развлекать. Голова трещала неимоверно. Он широко улыбался, когда девочка проносилась где-то вверху, отгонял шустрых мелких пацанов, бессовестно занимавших впереди них очередь на следующий аттракцион, покупал мороженое и чупа-чупсы, чтобы встретить Эмму, когда она, счастливая, подбегала к нему с очередных «горок», а сам размышлял…
На выходе из Луна-парка стоял разрисованный контейнер с более спокойными забавами. Привычных пневматических ружей не было, горожанам мужского пола предлагалось демонстрировать меткость, бросая в цель теннисные мячи. Мишень — чудовищно пожилой, олимпийский Мишка, который почти лежал, с какой-то незнакомой хищной полуулыбкой откинувшись на свою толстую фанерную спину. От смельчаков требовалось заполнить мячиками лунки на его разноцветном поясе. Кислый, с грустными неопохмеленными глазами толстяк вяло наблюдал за подходившими к его объекту редкими кандидатами в снайперы.
— А почему ты, Глеб, не развлекаешься? — Эмма покрутила головой и побежала бросить в урну бумажку от мороженого. — Ты грустишь? Из-за моего папы, да?
— Да что ты! Ничего я не грущу! Меня просто укачивает на качелях, вот я и…
— А ты побросай мячики, здесь у тебя голова не закружится. Побросай, Глеб, а? Ну пожалуйста!
После того как капитан Глеб метко удовлетворил спортивного зверя, украсив его пояс всеми пятью мячиками, толстяк порылся на витрине с разноцветными безделушками и выдал Эмме приз — небольшое зеркальце в пластиковом зеленом чехольчике.
— А Леди Гагу можно? — робко посмотрела Эмма на красивую открытку.
— Нет. Леди в призах только на силомере, — толстяк с усталым вздохом откинулся в продавленное брезентовое кресло.
— Ну, чего надулась. Не горюй, зеркальце ведь тоже хорошая вещица.
Глеб ласково обнял девочку за плечи.
— Призы, которые люди выигрывают на ярмарках и в Луна-парках, иногда бывают волшебными. Это мне моя мама рассказывала, когда я тоже был маленький. Вот и в этом зеркальце наверняка живет человечек, который может много интересного тебе про саму тебя рассказать. Только, конечно, если ты с ним подружишься и будешь ему сильно-пресильно доверять.
— Нет таких человечков в зеркалах. И не бывает, — обида Эммы еще не прошла.
— Бывает, бывает. Вот, например, как зовут твою самую лучшую подружку?
— Самую лучшую? Из нашего класса? Катя Скалкина, она сзади меня сидит.
— Ну так вот, подружка твоя, Катя… допустим, что вы с ней поссорились. Она расстроилась и уверена, что это ты ее нарочно обзываешь, а ты думаешь, что она первая начала хвастаться, и мириться со своей Катей не хочешь. Загляни в волшебное зеркальце может, это он — человечек из зеркальца — и обидел твою подружку? Или мама иногда заставляет тебя есть невкусную вареную свеклу, а ты капризничаешь и отталкиваешь тарелку… Посмотри в зеркальце — может, это зеркальный человечек неправильно себя ведет, расстраивает маму, а сам ничего еще и не знает про полезность свеклы, и не читал во взрослых журналах, какими красивыми становятся девочки от витаминов и овощей? А твой папа? Может, когда-нибудь вечером человечек из зеленого зеркальца подскажет тебе, что папа сегодня очень устал, и вы славно повеселитесь и поиграете с папой в следующий раз, когда у него будет поменьше забот?
— А в папу кто выстрелил?
Капитан Глеб Никитин внезапно замолчал.
— Ну, понимаешь… мы с ним собрались сегодня утром на охоту.
— А как же на яхте охотиться? Папа сказал мне, что вы на «Стюардессе» сегодня кататься пойдете и рыбу ловить, еще он сказал, что вы важные вещи будете там обсуждать, и поэтому меня не взял с собой. Когда же вы с ним охотились?
— Нет, ты меня не так поняла, — Глеб лихорадочно вспоминал подробности версии, которую они впопыхах придумали вместе с Людмилой.
— Правильно, мы приехали на яхту! Стали готовиться к рыбалке. К нам подошел один дядя, стал рассказывать, как он охотится на уток. Мы его вежливо слушали. Он показывал нам с твоим папой, как нужно метко целиться. А потом нечаянно уронил свое ружье. Оно выстрелило. И попало в папу, — Глеб вытер лоб.
— Этот охотник — он что, папин знакомый? А как его зовут?
— Ну, не очень знакомый. Я думаю, что совсем не знакомый. Он просто рядом пробеж… проходил. Ну и стал нам про охоту рассказывать. Потом ружье само выстрелило. Вот так все и получилось.
Эмма повернулась к Глебу:
— Я озябла. Поедем к нам домой. Наверно, мама с папой уже приехали из больницы.
— Наверно.
— А сколько сейчас времени?
Капитан Глеб сделал «волшебное» лицо и, не глядя на часы, предположил:
— Двенадцать… нет, тринадцать минут шестого.
— Только ты не придумывай, а скажи мне точно.
— Посмотри тогда сама.
Деловито расстегнув рукав джинсовой куртки Глеба, Эмма внимательными глазенками уставилась на циферблат его часов:
— Пять часов тринадцать минут… Точно! Глеб, а как ты угадал! Ты же не смотрел, а?!