Асфальт на неширокой проезжей части тоже был хорош. Не бросало. Гладкая тротуарная плитка перед магазинами и ларьками, принадлежащих «льняным мальчуганам», иногда внезапно обрывалась классическими лужами перед Домом быта, муниципальной часовой мастерской и у некрашеных щелястых дверей Совета ветеранов Партизанского льнозавода. На некоторых свежих фасадах чернели корявые аэрозольные надписи: «Федор ушел на фронт. Май 2005 года», «Костяна проводили в армию. 14.09.2006», «Пыжу унесли в военкомат…»
Как-то странно уменьшился за эти годы непререкаемо доминантный прежде памятник вождю Ленину. Он казался сейчас незначительным и даже несколько смущенным своим соседством с гигантской рекламой какого-то суперпитательного майонеза… В робкой листвяной зелени другого скверика, справа по ходу, неожиданно выскочил на солнце, блистая шикарной купеческой бородой, чей-то незнакомый бронзовый бюст. Два года назад его вроде, здесь не было…
Автобус «с братвой» на борту был хоть и старенький, потрепанный, но все равно иностранный. Даже значительная пассажирская толпа внутри него нисколько не мешала атмосфере быть пока по-утреннему хорошей и прохладной. Крупные электронные часы над перегородкой водителя мелькали зелеными полосками. Технические цифры неуклонно менялись, напоминая далекие царские времена: 17.01, 17.14, 17.21.
«Как петровскую историю отмеряет гансовский будильник…»
Барсетки, льняные костюмы, типовые пацанские разговоры на солнечном уличном припеке незаметно закончились. Автобус повернул к поселку.
— Дядя Глеб, я устала.
Эмма с мольбой смотрела на него снизу, ее крохотная потная ладошечка уже выскальзывала из его жесткой руки.
Еще раз капитан Глеб внимательно и тщательно осмотрел салон. Народу стало поменьше, в проходе стояли только они с Эммой и прочная толстая тетка. Все сидящие или мирно дремали, или пристально смотрели в окна. Некоторые мужики, встречая его недвусмысленный взгляд, начинали одинаково лениво зевать и быстро отворачиваться.
— Вот что, Эмка, потерпи одну минутку. Потерпишь? Ни во что не вмешивайся. Мы с тобой сейчас немного поиграем. Просто поиграем с некоторыми неучтивыми дядями. Не пугайся и не смущайся, ведь наше дело правое, да?
Глеб Никитин подошел к парню, на вид студенту, который ворвался в автобус на одной с ними городской остановке. Тот уютно устроился на отдельном сиденье у средних дверей, мирно покачиваясь на поворотах.
— Послушай, приятель, если ты сейчас уступишь место вот той маленькой девочке, я дам тебе доллар.
Учащийся сначала не понял смысл неожиданных слов Глеба, но в считаные секунды сориентировался в их коварстве, еще больше отвернул к окну нестриженую голову и поджал ноги, стараясь не видеть рядом с собой собеседника.
— Два доллара! Пять! Если уступишь место.
Капитан Глеб наклонялся к студенту все ниже и говорил все громче. В автобусе начали стихать посторонние разговоры.
— Слушай, я предлагаю тебе неплохую сделку. Десять долларов за одно место. Тебе же деньги нужны? Ведь для хорошей успеваемости вам учебники нужно покупать и циркули, а? Решайся!
Парень сжался еще больше, страшно покраснел и затравленно задышал в автобусное стекло, ни за что не решаясь каким-либо практическим образом отреагировать на предложение Глеба.
Тупо и громко, с интонацией знаменитого переводчика голливудских фильмов, капитан Глеб продолжал:
— Га-аспада! Вы-ни-амание! Только вы и только сейчас имеете возможность наблюдать за бескорыстным молодым человеком, который ни за что не соглашается взять пятьдесят долларов за дерьмовое место в этом дерьмовом автобусе!
Защитники Родины на задних сиденьях отреагировали одинаково громко:
— Ого! Во дает мужик!
— Семьдесят долларов!
На зеленой остановке около автоколонны студент молча, совершенно неожиданно для всех, вскочил на ноги и, вжав плечи, выпрыгнул из автобуса.
Поддатый пожилой дядька в задних рядах щедро расхохотался:
— Дак ему же до дому-то своего еще пять остановок шкандыбать!.. Сосед ведь это мой, Артурчик, ага!
Глеб ободряюще шепнул девочке.
— Теперь, Э, ты будешь тут славно сидеть и прочно держать нашу сумку.
Запыленный солнечными лучами салон автобуса снова начал потихоньку гудеть удивленными пассажирскими голосами.
— … А если бы этот мужчина согласился бы только на сто долларов, дядя Глеб, ты бы дал ему столько денег?
— Да, обязательно бы дал, ведь я же ему обещал, при всех, а честные слова должны держать не только маленькие девочки-школьницы, но и их взрослые знакомые.
— Это же дорого — ему одному столько денег за одно место! Нужно было вам, дядя Глеб, сказать всему автобусу: «Кто согласен освободить место для девочки? Дам тому человеку сто рублей!» Так ведь проще и дешевле.
— Ошибаешься, малыш. Я как-то пробовал такой аукцион устраивать. Все пассажиры тогда стали как каменные, каждый делал вид, что, мол, этот сумасшедший не про него орет. В таких случаях, Эмка, всегда нужно работать ин-ди-ви-дуально! Поняла тактику?!
Порозовевшая от удовольствия Эмма гордо рассматривала быстро мелькающий заоконный пейзаж.
Основные улицы городка уже почти закончились. Потянулись лесополосы, перемежаемые гаражами и новыми стройками. Вокруг одной из них работяги вкапывали деревянные стойки для забора. Целый ряд одинаково наклоненных конструкций блестел свежими досками. Начальные пролеты бесконечного забора были уже зашиты рифлеными листами белого железа, а те, что были ближе к дороге, сливались в перспективе в одинаковый силуэт.
— Похоже на виселицы…
«В наше время второклассник сказал бы, что это много букв Г…».
На остановке «Птицефабрика» в полупустой уже автобус вошло несколько девушек в возрасте. Две из них расположились около капитана Глеба, и некоторое время продолжали громко, по-уличному, щебетать о своем, о заветном. Наконец одна из них, чья ладонь как-то совершенно случайно оказалась на поручне в тесном соседстве с рукой Глеба, начала активно демонстрировать статному мужчине с веселыми голубыми глазами упругость своего бедра, не отрываясь при этом от увлекательного разговора с подругой.
— Я в шоке!
— Он ей и говорит… а она, вся такая, пошла как раз ксерить…
— Меня аж бесит…
— А меня ее помада прямо раздражает!
Глеб еще раз хмыкнул, покосился на фабричных подружек. На плече у «активной» покачивалась громадная сумка с роскошной надписью NAF-NAF, на вышивку которой у местной цыганской мастерицы ушло, как минимум, килограмм пластмассовых стразов. Не только ему, но и ближайшим пассажирам было заметно, что девушки уже порядочно «приняли» после смены и именно поэтому вели беседу довольно-таки визгливо.
Владелица сумки пошла в атаку первой. Не замечая Эмму, вернее, никак не связывая ее с Глебом, она загадочно, правда, чуть покачнувшись на повороте, начала:
