Еще сильнее прижимая к себе руку Жанки и внимательно всматриваясь в ее лицо, Глеб нарочно стал говорить совсем про другое:
— Многие спрашивают — зачем, почему… Мне ведь не нужно много — я хочу все. Когда вдруг захочется, ну, очень захочется, я должен иметь возможность почувствовать запах именно того цветка, который мне внезапно вспомнился. Или съесть большое красное яблоко, или поспать у речки, или погладить лошадку. Тебе никогда не хочется погладить какую-нибудь маленькую лошадку, а?
Приобняв Жанку и пропустив ехавший навстречу им пикапчик, Глеб бодро продолжал:
— Вот так и получилось в моей жизни, что я счастлив тем, что мне очень редко приходится испытывать истинную надобность в том, что покупается. Гораздо чаще я нуждаюсь в том, что не имеет цены.
Болтовня Глеба как-то сама собой слегка разбавляла горькие мысли Жанки и она признательно поглядывала на него. Неожиданно она вспомнила свое давнее наблюдение. «Да, все правильно, черты его твердого лица смягчаются, когда Глеб смотрит на больших собак и на маленьких детей».
— А про Маришку… ну, про то, что это было нарочно, я ошибся, Жан. Прости.
И опять Жанка по лицу Глеба прекрасно поняла, что он говорит неправду. Опять она не поверила ему, но промолчала.
Капитан Глеб покраснел:
— Значит, это не я лгу, а моя физиономия.
За широко распахнутыми кладбищенскими воротами стояли несколько желтых такси и три частника.
Глеб подошел к крайней «Волге», коротко переговорил с водителем и открыл перед Жанкой заднюю дверь. Тихо покусывая травинку, придержал ее за рукав:
— Маришка… Она от Назара?
Жанка удивленно остановилась, в смятении не решаясь сесть в машину и продолжая держаться за дверцу.
— «Пивняк» из-за этого тебя выгнал?
— Нет, он не знает.
— А Вадим?
— Нет. Прошу тебя, Глеба, не надо, чтобы он знал…
Жанка повернулась спиной к машине и оказалась близко, очень близко к Глебу.
— Он тогда был у меня в Москве, совсем недолго… Надо уехать мне отсюда, Глебушка, не могу я здесь, пойми! Жить среди этих, делать вид, что ничего не произошло и не происходит… Я просто не мо-гу! Ведь я тоже чувствую, что это кто-то из них все это сделал… с Маришкой-то. Молчи, прошу тебя! Ничего не говори, не оправдывай никого и сам не оправдывайся. Ты здесь ни при чем. Я уеду. В Москву, наверно…
Воскресенье. 14.16.
Больница
Халаты им выдали быстро.
— Только не падай ему на грудь. Чего-нибудь обязательно поломаешь. И постарайся не плакать, прошу тебя.
Капитан Глеб осторожно приоткрыл дверь и, бросив испытующий взгляд внутрь палаты, пропустил вперед Жанку.
В небольшом помещении было тихо и совсем не так сильно пахло лекарствами, как в коридоре.
На высоком стуле в изголовье кровати, с раскрытой книжкой в руках сидела Эмма.
— А ты чего здесь делаешь, волшебница?!
— Мама велела ждать ее. И за папой присматривать.
Жанка все-таки не сдержалась.
На бледном лице Вадима выделялись большие смеющиеся глаза. Очки, сдвинутые на лоб, придавали ему, впрочем, как и всей его палате, удивительно несерьезный вид.
— Да вы садитесь на ту койку, там никого нет, не занято, я сегодня здесь один, вроде как боевой раненый генерал. При Бородине.
Устроив Жанну на свободном стуле, Глеб легкомысленно плюхнулся на соседнюю кровать и сразу же, проскрипев всеми пружинами, смешно завалился на спину.
— Ну вот, неумеха тоже мне, привыкай давай! Знаешь, как нам, контуженным, трудно в таких условиях приходится?!
Сквозь слезы молча улыбнулась и Жанка.
Назаров продолжал клоунаду.
— Как объясняет про меня своим подругам главная санитарка Петровна: «Энтот пациент был испепещрен жестокой дробью ну, прямо-таки в хлам…».
— Как лечат-то?
Жанка сложила кулачки у подбородка.
— Все хорошо, сотрудницы приветливые, кушать заставляют часто и помногу. Колбасу совать в рот одной рукой у меня уже получается, но на горшок все равно ходить неудобно.
— Ну вот… Я живой. А вы чего там себе напридумывали, а? Ну, посмотри-ка на меня, плакса! Вот с кого пример нужно брать! Учись у мужчины!
Поморщившись, Назаров улыбнулся и одновременно подмигнул Глебу.
— Ну и балбес же ты! Говорил я тебе тогда, на борту, чтобы вытаскивал быстрее из-под дивана ружье, отстрелялись бы как-нибудь от супостатов… Я же потом уже вспомнил, рассказать надо было тебе тогда в первую очередь! Представляешь, с самого Нового года мне какой-то кретин названивал по этим участкам, угрожал. Ну а я, как только яхту на воду по весне скинул, так сразу же ружье от Серого забрал и спрятал в каюте, мало ли чего… А ты, растяпа, не понял меня сразу-то! Не охотник ты, капитан Глеб, нет!
— Не хватало нам еще там ковбойскую перестрелку устроить! И так еле увели свой корабль из-под огня вражеских крейсеров!
Жанка с жалостью смотрела на обоих.
Вадим не унимался, толкая в колено Глеба.
— А как ты разворачивал «Стюардессу» в протоке, помнишь? Чего-то с движком у тебя еще было, да? Глох вроде?
— Да пару раз глох…
— Потом у меня поплыло все вокруг, в мозгах-то, вроде как бы уснул. Очнулся вот, когда этот…
Продолжая смешно морщиться, Назаров медленно повернул голову снова к Глебу и с гордостью посмотрел на него.
— Представляешь, картина — этот вот бугай тащит меня, окровавленного и почти неживого, совершенно так неаккуратно с причала к дежурке. Идет с телом друга на плечах, сам шатается да еще и орет по сторонам!
Глеб Никитин чуть наклонился в сторону, легонько щелкнул притихшую Эмму по носу.
Облизнув пересохшие губы, Назаров продолжал повествовать:
— Мужики тут выскочили, кто был на причалах, а он тащит меня и орет на всех: «Скорую»! Быстро!.. Ментовку вызывайте! Быстро! Всех урою, если не спасете моего славного кореша Назара!» Очки даже мои в траве подобрал, а меня не бросил!
Вадим еще раз вздохнул, улыбнулся и Жанке, и Глебу.
Глеб смущенно отмахнулся:
— Прямо великий и ужасный…
— Ну и что? И великий, и ужасный. Слушай, я так тогда и не вспомнил, тебя же Гудвином еще в школе мы начали называть или это уже потом, в твоей мореходке?
— В мореходке. Я книжку про него наизусть знал. Чуть что — вспоминал при случае. Так и назвали. Потом уже на промысле позывной такой выбрал для переговоров со своими. Чтобы не перепутали.
С одинаково строгими лицами Эмма и Жанка молча участвовали в важном мужском разговоре.
