— Я хотел сказать, что они придумают что-нибудь поинтереснее, — покачал Джефферсон головой, садясь рядом и открывая пакет. Я только глаза закатила.
— Ты понимаешь, что если я пойду на эту… — я крутанула в воздухе рукой, стараясь подобрать слова и убрать нотки ехидства из голоса, — семейную встречу, то снова их предам?
— Никто так не думает, — прозвучал упрямый ответ. Упрямый и снова самоуверенный.
— Ты в это не веришь, Джефферсон, — пробормотала тихо и взяла сэндвич с индейкой.
— Бартон, тебе лучше не знать, во что именно я верю, — почти зло отбил оборотень, впиваясь зубами в свой завтрак.
Вот и поговорили. Блеск.
Я, в отличие от Марка, пустыми надеждами себя не тешила. Мой уход из стаи пять лет назад иначе как предательство никто не воспринимал, даже родители. Тем более родители. Я помню, как мама почти шипела в трубку.
«Ален делал все, чтобы мы чувствовали себя в стае, как дома. Он столько вложил в тебя и твою учебу, а ты просто сбежала, как трусливая, неблагодарная дрянь».
Дрянь… это слово самое грубое, что я когда-либо слышала от своей матери. Если уж и был в мире еще один такой же идеальный и прилизанный человек, как чертова Марта Стюарт, то без сомнения эта была моя мама. И так же, как и чертова телеведущая, Кассандра Бартон могла дать фору королеве Англии в том, что касалось манер.
Я люблю ее, но эти слова… Все еще не могу за них простить, не могу простить того, что в ночь своего новолуния оказалась одна. Без нее, хотя бы на телефоне.
«Ты сама сделала выбор, — проговорила мама в трубку, когда я позвонила, после того, как поняла, что все началось. — Тебе и справляться с его последствиями. Ты хотела самостоятельности и жизни вне стаи, так зачем звонишь мне сейчас?»
Она говорила что-то еще, но остального я не слышала, трубка вывалилась из рук, и звонок оборвался. Наверное, к счастью.
В ту ночь… я доползла до кабинета Фэллона и рухнула там на пол. Филипп нашел меня утром и… помог. Удивительно, но это совершенно ничего не изменило в наших отношениях. Он все так же называл меня ватрушкой, карамелькой и сахарной ватой и все так же требовал невозможного, больше, чем от других.
Спасибо, Филипп.
Спасибо, мама.
Я действительно стала самостоятельной.
Когда завтрак был закончен, Марк молча собрал упаковки от сэндвичей и так же молча поднялся, бросив, что ждет меня на улице. Он был напряжен и задумчив, не особенно разговорчив, что, в принципе, должно было бы меня радовать, но не радовало совершенно. В его взглядах, движениях и отрывистых фразах почему-то ощущался подвох.
С другой стороны, я отдавала себе отчет в том, что это, возможно, просто моя паранойя.
Я собрала бумаги, вытащила из компьютера флэшку, убедившись, что письмо самоудалилось, а комп очистился от кэша и прочих хлебных крошек, выключила ноут и, подхватив сумку, вышла на улицу, щурясь на яркое, не по-августовски теплое солнце, чувствуя на себе чужие взгляды.
Настороженные, любопытные, немного неприязненные чужие взгляды, заставляющие напряженно шевелиться под кожей волчицу.
Проснулась, красавица, с добрым утром и добро пожаловать домой. Верю, ты скучала по этому всему примерно так же, как и я.
— Эмили, — окликнул кто-то, заставив повернуть голову на звук.
У главной дороги стояла Анна, держа за руку мальчишку. Роберт… Волчонок, которому я когда-то помогла появиться на свет.
— Привет! — подняла я руку в приветствии, улыбнувшись обоим. — Он совсем большой и очень похож на своего отца.
— И это сходство не только внешнее, — покачала головой Анна, приближаясь к нам, что-то тихо объясняя сыну. — Иногда это очень выматывает.
Марк спокойно и молча наблюдал за мной и Анной, опираясь о бампер машины, скрестив на груди руки, скрыв взгляд за стелами очков.
— Привет, Эмили, — волчица крепко меня обняла. — Ты к нам надолго?
— Пока непонятно, — ответила осторожно, так ничего и не придумав относительно причины моего приезда. — На ближайшие две недели точно.
— Приходи сегодня к нам после встречи в большом доме, — Анна смотрела открыто и вполне дружелюбно, Роберт разглядывал меня широко открытыми глазами, засунув указательный палец в рот. Голубые глаза, темные волосы, широкие скулы — вылитый отец.
— Я… — я не знала, что ответить, я не понимала, зачем мне к ним идти, о чем с ними разговаривать, уже сейчас предвкушая неловкие паузы и собственные односложные такие же неловкие ответы и вопросы. Социально-одобряемое поведение и добрососедские отношения — не мой конек. Вот вообще.
— Приходи, — серьезно кивнул мальчишка, все еще держа палец во рту, — мне папа подарил машинку на управлении, я дам тебе поиграть и покажу своего человека-паука.
Приехали. Господи, это ведь запрещенный прием. И, судя по улыбке, снова затаившейся в уголках губ Джефферсона, и по хитрому взгляду Анны, все вокруг об этом в курсе и ничего не имеют против.
Засада.
— Я приду, — пообещала, вздохнув. — Может, не сегодня, но на днях обязательно.
Мальчишка довольно улыбнулся и протянул мне руку:
— Я Роберт, а мама сказала, что ты — Эмили.
— Все верно, Роберт, — кивнула, осторожно пожав маленькую ладонь. — Мне очень приятно с тобой познакомиться.
— Да. Мне тоже, — очень серьезно кивнул мальчишка, внимательно изучая меня синими, как небо, глазами. Стало даже неловко от такого пристального внимания ребенка. — Альфа Маркус, а ты тоже придешь? — повернул пацан вдруг голову к Джефферсону.
— А ты меня приглашаешь? — наигранно удивился волк.
Роберт задумался на несколько мгновений, снова посмотрел на меня, потом опять на оборотня.
— Приглашаю, — наконец вынес вердикт ребенок.
— Тогда почту за честь, — широко и добродушно улыбнулся Марк.
— Ну вот и отлично, — Анна потрепала сына по голове, задорно подмигнув то ли мне, то ли Джефферсону, то ли нам обоим. — Не буду больше задерживать.
Я смотрела вслед волчице и ее щенку, пока они не скрылись за одним из ближайших домов, и воспоминания толкались в голове, как фанатки в фанзоне Аркад Файер.
Анна, которая так боялась стать матерью, что ее волчица сочла человека опасным для собственного ребенка и выбралась на поверхность, чуть не убив обоих, сейчас казалась счастливой, легкой, уверенной, невероятно спокойной.
Улыбка сама собой заиграла на губах.
Приятно для разнообразия вспомнить, что ты делаешь или сделала что-то хорошее.
— Поехали? — голос Марка вырвал из раздумий.
Он держал пассажирскую дверцу открытой, смотрел на меня свозь очки, не улыбался. Просто смотрел, снова задумчиво, как будто что-то пытался для себя понять или решить…
