Вот только, когда через два часа я вернулся в большой дом, Эмили там уже не было. Не было ее и в больнице, и дома.
Я замер на дорожке, стараясь понять, куда она могла деться. Огляделся и скрипнул зубами: машины Эм на дорожке не наблюдалось.
Я достал мобильник и набрал Эдварда — сегодня он дежурил на въезде в поселок. Эмили уехала час назад. Выглядела нормально, переодеваться не стала.
Я сощурился, замерев на дорожке, тихо ругаясь про себя и поминая добрым словом зарвавшихся волчиц, а потом вернулся к своему дому, чтобы взять ключи и отправиться в город.
Кажется, я догадывался, куда поехала зануда.
Северная окраина, местная СиЭнТауер и Бартон, сидящая на полу, свесившая ноги сквозь перила в пустоту.
Я заметил ее, когда только подъезжал, кажется, в руках она держала бутылку пива. Я понятия не имел, откуда у нее ключи, я понятия не имел, за что она любила это место, но я отлично помнил, как точно так же нашел ее здесь лет десять назад, может, чуть меньше или чуть больше. Тем летом она должна была уезжать в какую-то частную школу в Торонто, и за две недели до отъезда с ней стало совсем невозможно. Эм огрызалась чаще, чем обычно, хамила и грубила, задирала меня и Крис. И в конце концов подралась с Грейс Шорн, расцарапала волчице лицо, сломала нос и руку. А после ничего не объясняя, показав мне средний палец, прыгнула в машину и уехала.
В тот раз я искал ее почти всю ночь, нашел здесь. В точно такой же позе, только без пива.
Я стоял внизу, опираясь о собственную машину, и разглядывал темный силуэт.
Эм меня заметила, сомнений не было. Ее взгляд ощущался так, будто зануда стояла рядом, будто касалась моих плеч, груди руками, самыми кончиками пальцев.
Я достал из кармана зазвонивший мобильник, не глядя принял вызов, не отводя взгляда от волчицы. Эмили молчала.
— Я могу подняться к тебе? — спросил, вслушиваясь в тихое дыхание.
— Нет, — холодное и короткое. Фигура в темноте практически не изменила позы, не пошевелилась, только руку с трубкой к уху поднесла, когда набирала меня.
— Хорошо, давай тогда поговорим так. Мне жаль, что все так вышло, Ленни и ее клоны практически не изменились со школы. На самом деле они всех достали.
— А мне нет.
— Что? — не понял я, продолжая вглядываться в девушку. Она глотнула пива, поставила бутылку на пол.
— Не жаль, что так вышло, — объяснила Бартон, придвигаясь ближе к перилам. Она согнула одну ногу в колене, положила на нее подбородок, свободной рукой обхватив стальной прут. Эмили смотрела вниз, на меня.
— И поэтому ты сидишь там?
— Я сижу здесь не из-за того, что случилось сегодня в бывшем доме твоих родителей, Джефферсон. Я сижу здесь, потому что мне надо подумать. Высота, она… прочищает мозги.
— И пиво?
— Это кока, Марк. И у меня в багажнике ее несколько бутылок. Можешь взять себе одну.
— Ты не знала о том, что происходит в центре, — не вопрос, утверждение. Слишком красноречивым было поведение Бартон сегодня вечером, чтобы оставались какие-то сомнения.
— Не знала. Точнее знала, но не обо всем. Я тут послушала радио, — она снова сделала глоток из бутылки, поболтала ногой в воздухе, — пока ехала сюда. Все не так плохо, как могло бы быть, но гораздо хуже, чем должно было быть. А еще, пока ехала, я позвонила своему куратору. Дня через два сюда приедет лаборант.
— Зачем тебе лаборант, Эм? Почему не попросить Фрэн?
— Потому что я ей не доверяю. И я сказала тебе о лаборанте не для того, чтобы спорить на эту тему. Просто предупредила.
— Ты по-прежнему не прощаешь ошибок, да? — выдохнул в трубку.
— Ты знаешь, что в этот раз дело не в прощении, правда?
Я не спешил отвечать на вопрос. Меня неприятно царапнула последняя фраза, ее формулировка. Бартон и правда всегда умела посылать трехочковые в корзину без особых усилий. Почти пугающая способность.
— Спускайся, Эмили.
— Зачем?
— Нам надо поговорить.
— Мы и так разговариваем, разве нет?
— Нет. Я хочу смотреть тебе в глаза, когда буду говорить, спускайся.
Тишина. Почти оглушающая, напряжение, вдалбливающее иглы в позвоночник и шею. И тысяча вопросов, повисших в воздухе. И всего один важный.
— Ты приказываешь? — очень тихо.
— А я могу тебе приказать?
Тихий смех, тихий и искренний. Только очень короткий. И я внезапно поймал себя на том, что до этого момента никогда не слышал такого смеха у Эмили. Ее смех всегда ехидный, колючий, острый, как охотничий нож.
— Нет. Наверное, нет.
— То есть ты не уверена? Эмили Бартон в чем-то не уверена? Нас ждет конец света, зануда?
— Я — ученый, Марк. И никогда ни в чем не уверена, — в голосе девчонки все еще чувствовалась улыбка. Эм сидела там, наверху, смотрела на меня, болтая ногой в воздухе, прижимая трубку к уху, потягивала колу и улыбалась. Но…
— Спускайся, Эм. Давай подумаем здесь, внизу, над тем, что тебя беспокоит.
…она была слишком далеко. В этот странный августовский вечер, как будто целиком вырванный из тех времен, когда я еще только собирался поступать в колледж, когда самой большой проблемой было протрезветь до того, как вернешься в стаю из города, когда вода в озере была теплой всегда, несмотря на время года, когда я еще думал, что люблю Кристин Хэнсон и что она обязательно будет моей Луной. И звезды на небе тоже словно были оттуда, и ветер, и запах леса. И Эмили Бартон… Зануда и язва, слишком правильная маленькая волчица, слишком заносчивая, смеющая со мной спорить и не соглашаться, смеющая меня отчитывать и тыкать мордой в собственные ошибки.
— Что меня беспокоит…
— Ты думаешь о том, чтобы уехать? — спрашиваю и чувствую, как легкое беспокойство зверя во мне переходит в злость. Она горчит на кончике языка и вырывается из груди длинными, протяжными выдохами. Зверь недоволен, более чем недоволен.
— Нет.
И снова тишина. Я не торопился задавать следующий вопрос, пытаясь понять, хочу ли, готов ли услышать то, что она скажет. И насколько вообще мне нужно услышать то, что она скажет. Разве это что-то изменит?
Очень странный вечер. Очень странный разговор.
— Скажи, ты бы приехала, если бы не Арт? Если бы я просто позвонил тебе и попросил приехать. Не важно по какой причине?
— Нет.
— А если бы я приехал за тобой?
— Нет, — слишком быстро, почти не задумываясь над ответом. Так, словно этот ответ был заготовлен заранее и тщательно отрепетирован. Так, как будто Эмили думала об этом не один раз. И, несмотря на значение, мне нравится этот ответ.
— Мы играем в правду или действие, Джефферсон?
