Кровь перестала идти, свернулась по краям, загустела. Кожа вокруг была нормального красного цвета, той же температуры, что и остальное тело, ну или по крайней мере на ощупь я разницы не заметила. Никаких выделений, ничего лишнего.
Отлично.
Все просто отлично.
Я поднесла ветку с зефиром ко рту и, зажмурившись, откусила.
То, что надо.
Еще бы Артур был тут, со мной, и я бы, наверное, даже улыбнулась.
На острове я провела чуть больше часа, взвешивая все за и против и стараясь не думать о том, что на обратную дорогу сил может и не хватить.
Но оборот произошел на удивление легко. Почти так же легко дался обратный путь. По-осеннему холодная вода выбивала из легких воздух, а из головы — дурные мысли. Вообще любые мысли. Я могла только плыть и хватать ртом воздух.
Но волчица слишком долго была взаперти, чтобы сейчас воротить нос даже от таких вот «прогулок» и заплывов. Отплевавшись и отряхнувшись, я поднялась к дому на утесе. Пятачок у самого края выглядел… Выглядел так, будто там дрались две волчицы: взрытая земля, выдранная с корнем трава, брызги крови и клочки шерсти.
Надо не забыть сказать Дилану спасибо за то, что гонял меня по лесу каждые выходные так, будто мое место в стражах, а не в лабораторных крысах никогда ничего опаснее шприца не державших в руках.
Я еще раз осмотрелась и принюхалась, прислушалась, стараясь отделить звуки и шорохи ночного леса друг от друга и от других возможных звуков.
Но, видимо, сюрпризы на сегодня закончились: ничего подозрительного я не услышала и не учуяла.
Вещей на земле не было, а в доме горел свет на верхних этажах, в воздухе все еще ощущались запахи мужчин. Едва-едва, но тем не менее. Отчетливо пахло кровью: моей и Ленни.
Интересно, сколько ей понадобится времени, чтобы залечить все?
Я тряхнула головой и осторожно потрусила к лесу — попадаться на глаза тому или тем, кто сейчас в доме, мне совершенно не хотелось.
Стоило оказаться под сенью деревьев, как мысли снова вернулись к самке и ранах, оставленных на плотной серой шкуре моими клыками и когтями.
Открытый перелом или закрытый?
Не помню, чтобы чувствовала кость.
Насколько глубокая у нее рана на шее? Придется шить? А сбоку? На бедре? Там, кажется, были только мои когти. Возможно, я все-таки разодрала суке брюхо…
Я дернула головой и прибавила шаг, углубляясь все дальше в лес, отдаляясь от дома на утесе и снова мешающих, будоражащих запахов.
Иногда кажется, что разница между профессиональной деформацией и профессиональной адаптацией ничтожно мала. Что ее практически нет. Иначе я бы сейчас не думала о количестве предполагаемых швов на серой самке. Да и… вообще бы не думала. Смешанное сознание — тот еще подарок. Переключаться от мыслей животного, пробирающегося через спящий лес, к мыслям человека, скрупулезно считающего количество стежков и единиц седативного в шприце, то еще удовольствие. Выматывает…
В поселке царило оживление. Относительное, конечно, но тем не менее. Слишком много волков не спало в эту ночь. Слишком ярко горел в их окнах свет, и слишком громкими для трех часов ночи были голоса.
В волчьей шкуре я слышала их даже через закрытые двери. Большой дом — бывший дом родителей Джефферсона — тоже светился, как маяк в туманную дождливую ночь. Нехороший свет, тревожный.
Я кралась к своему дому, как вор, будто лиса, пытающаяся пробраться к курятнику мимо спящего Лаки, или Малыша, или Плуто, на худой конец. Все-таки люди придумывают своим собакам по истине дурацкие имена
Очередное странное ощущение в копилку странных ощущений этой ночи. Почти такое же странное, как и костер на том острове в полном одиночестве и тишине.
Само-собой и в больнице тоже горел свет. Криворукая, пустоголовая Фрэн, наверняка, пыталась заштопать Ленни. Хочется верить, что на этот раз она не облажается: правильно вправит перелом, выберет нужную…
О, да о чем ты думаешь, Бартон?!
Я силой одернула себя, заставив отойти от окон комнаты, которая служила операционной. Почти в последний момент. Еще бы чуть-чуть, и все-таки засунула туда не в меру любопытную морду, лапы и, возможно, все тело.
Задняя дверь моего временного жилища тихо прошуршала, пропуская внутрь. Я принюхалась, просунув голову, и только потом переступила порог. Тут никого не было. Вот только…
Не знаю, зачем я это сделала. Я не боялась, просто…
Наверное, просто устала: от оскорблений, обвинений, непонятных придирок и этих вечных «ты не имеешь права» и «ты должна».
Я перекинулась и поднялась наверх, приняла душ, обработала раны и переоделась, вытащила из сумки мобильник и ноутбук.
А потом опустилась на кровать, уставилась на холодильник с ампулами на дне сумки и зависла. Зависла почти так же, как старая приставка.
Двадцать штук. Осталось всего двадцать штук, и я совершенно не была уверена в том, что буду и дальше колоть себе блокатор.
Мои реакции, нюх, зрение и скорость пока не значительно, но все же упали. Сегодня днем тошнило, скоро начнутся головные боли, а в спину дышит бессонница. Я уже спала всего лишь чуть больше шести часов… Для волка, для оборотня-волка, — это почти слишком мало.
Может, снизить дозу? Повысить физические нагрузки: плавать, например, как сегодня, к острову и обратно?
Ага, или просто найти с кем потрахаться…
Я дернула за молнию так, что она мерзко взвизгнула, и закрыла замок, убедившись, что все огоньки на чудо-технике горят красным. Перевела взгляд за окно, а потом и на мобильник в руках.
Мне надо было совершить три звонка. Всего три. И только один из них обещал быть более или менее не обременительным.
Эмили Бартон не умеет просить, Эмили Бартон не знает, как правильно это делать. Что ж… всему приходится учиться. Видимо, пришла и моя очередь.
Итак, кому первому?
Я открыла адресную книгу и усмехнулась: первым в списке был номер Дилана. Конечно, его… Кому там еще быть? Этот же номер был у меня и на быстром дозвоне.
Но с ним, пожалуй, сегодня я буду разговаривать в последнюю очередь. Разговор с этим волком предстоит явно долгий.
Я пролистала книгу и наконец-то нашла то, что искала, поднесла трубку к уху, сделав глубокий вдох. Почему-то все вокруг воспринималось слишком четко, слишком остро. Мне казалось, я слышу, как тикают на кухне внизу часы, все еще слышу осуждающие голоса волков в соседних домах.
— Эмили, красавица, удивлен и рад без меры, — проорал Джеймс, стараясь перекричать музыку в «Берлоге».
— Через пару секунд ты будешь удивлен еще больше, — пробормотала. И подчиняясь какому-то странному желанию, почти инстинкту, поднялась на ноги и подошла к окну. Рука дрожала, когда я отгибала край занавески, чтобы выглянуть.
