— Да какого… — я оттолкнула лаборанта от себя, заткнула скулящую и воющую суку внутри и оскалилась. — Не смей со мной так разговаривать, Реми. То, что твои зубы побывали в моей шее, еще не значит, что я позволю и твоему члену оказаться внутри меня. Ты забываешься!
— Нет, — глаза оборотня нехорошо сверкнули, он перехватил мои руки, развернул, прижимая к себе спиной и толкнул на стол. — Это ты забываешься. Это в центре ты главная, в работе имеешь право командовать. В нашей паре командовать буду я, и ты будешь подчиняться.
Его пальцы стискивали мои запястья так, что наверняка останутся синяки, зубы кусали шею сзади в промежутке между словами, он терся о мою задницу, заставляя выгибать спину, заставляя кожу покрываться мурашками, заставляя дышать чаще и глубже.
И все это было… Мерзко. Это возбуждение, желание к нему было мерзким, липким, скользким.
Я снова зарычала на Джереми помимо воли.
Но он лишь усмехнулся, сжал меня крепче, перехватил запястья одной рукой, второй стиснул горло спереди, заставляя выгнуться сильнее, повернуть к нему голову.
— Давай проясним раз и навсегда, ты делаешь так, как я говорю. Поцелуй меня.
— Нет… — выдохнула, отчаянно желая верить собственным словам. Проблема была в том, что мне с огромным трудом удавалось сопротивляться. Меня крутило, корежило, почти выворачивало от желания к нему. Моего контроля над зверем просто не хватало. Я не могла удержать ее желания и чувства. И с каждой секундой она пробиралась все ближе и ближе к поверхности.
— Любишь сопротивляться, да? — усмехнулся Реми, проводя носом по моей скуле, продолжая тереться о меня. — Ну что ж… давай, сопротивляйся. Это заводит сильнее.
— Отпусти, — прошипела, начиная дрожать сильнее. — Отпусти или, клянусь, я убью тебя.
— Это просто поцелуй, Эмили. Я не прошу о большем. Поцелуй меня.
— Нет, — почти простонала, сжимая челюсти.
И что-то изменилось в следующий миг. Запах Реми стал гуще, а виски сдавило с такой силой, что из глаз брызнули слезы.
— Поцелуй меня, — тверже, жестче. И я сдалась. Сдалась ему и волчице внутри, накрывая мужские губы своими, понимая, что проиграла, что совершенно не могу этому больше сопротивляться. Я почти не запомнила этот чертов поцелуй, только жар и невероятное облегчение, почти эйфорию от того, что делала и что чувствовала. От того, как его язык хозяйничал у меня во рту. Поцелуй был мокрым и слишком грубым. Но даже такой он доставлял удовольствие, удовольствие такой силы, что я начала стонать в голос, подаваясь навстречу движениям бедер Реми. И…
И все равно это было мерзко.
Он отпустил меня только тогда, когда мне казалось, что я больше не выдержу. Отпустил, легко коснулся моих губ и вернулся, будто ничего и не было, к работе: к пробиркам и микроскопу. В бесцветных глазах светилось удовлетворение.
А я сжала в руки в кулаки с такой силой, что брызнула кровь, прикусила губу, уставившись в стену перед собой, стараясь вернуть контроль над телом и мыслями.
Потом взяла со стола мобильник и вышла.
— Лан, нам надо поговорить, — произнесла, стоило волку поднять трубку.
— Я так понимаю, ты слышала последние новости, — тяжело вздохнул волк.
— Слышала. И это бесит, но поговорить хочу не об этом. Точнее, не только об этом. Скажи, ты нашел что-то на отца Колдера?
— И да, и нет, — непонятно ответил Лан, после чего понизил голос и продолжил: — Погоди секунду, я отойду куда-нибудь, а то здесь в последнее время слишком много народу.
— Народу, Лан?
— Да, Эм, народу, — тяжело вздохнул оборотень, послышался звук шагов, шум голосов, как жужжание, знакомый писк электронного замка. — Тут вообще всех много. Стеф нас знатно подставила.
— Представляю, — процедила, сжимая переносицу, садясь на ступеньки крыльца. Дилан ничего не ответил, очевидно, продолжал идти туда, где потише. Я же просто смотрела перед собой, стараясь абстрагироваться от того, что только что произошло. Тема Стеф и ее предательства казалась достаточной благодатной, чтобы разбить повисшую между мной и Ланом тишину, вдруг ставшую невыносимой. Наверное, потому что оставаться наедине со своими мыслями мне было еще страшнее, чем обсуждать побег волчицы. — Как ей удалось выбраться? Я не понимаю, кто ее выпустил?
— Ты не смотрела гребаное интервью, да? — Лан скорее утверждал, чем спрашивал. И мне не особенно понравился его вопрос, потому что… Потому что что-то мне подсказывало, что я не зря не смотрела это сраное интервью.
— Нет.
— И не смотри. Она говорит, что мы ее пытали, что удерживали насильно, что издевались, что занимаемся чуть ли не Евгеникой и еще много всякого бреда, — Дилан злился. Рычание — в словах, в голосе — сталь, дыхание — тяжелое и слишком громкое. Всегда спокойный, бесшабашный весельчак сейчас готов был убивать. — Филипп безвылазно торчит то в совете, то общается с газетчиками, оправдываясь, по сути, и перед теми, и перед другими. Всю лабораторию перерыли, у моего дома толпа журналистов и активистов. Сука не стеснялась называть имена. У твоего, кстати, тоже неспокойно. Она много дерьма на тебя вылила, Эм.
— Счастлива слышать, — хотелось разозлиться на Стеф, хотелось, чтобы это звучало зло, но… отчего-то не получалось, поэтому вышло скорее безразлично. — Так кто вывел ее из центра?
— В интервью она заявила, что это был доброжелатель, намекнула, что кто-то из персонала. Идут проверки.
— Класс, — закатила глаза, закусывая губу, продолжая слушать в трубке эхо тяжелых и быстрых шагов Лана.
— Ага, — огрызнулся мужчина. — Самое интересное, что ей как будто сценарий заранее подогнали. Она будто по бумажке говорила. Каждый жест отрепетирован, каждая эмоция четко выверена, словно… Не знаю, словно читала с суфлера.
— Черт, может, все-таки мне стоит посмотреть то интервью? — спросила скорее у себя, чем у оборотня.
— Нет. Поверь, не стоит, — пробасил Лан, и звук его шагов наконец-то стих, послышался очередной писк очередного замка, а потом и звук закрываемой двери. — Она несет полную чушь, а еще… У меня сложилось ощущение, что она очень боится.
— Нас? — переспросила я неверяще.
— Не знаю, Эм. Возможно и нас. А может, своего волка.
— Что ты имеешь в виду? — нахмурилась, насторожившись. — Он… Он же не знает, где она.
— Ты так в этом уверена? Я вот тоже до недавнего времени полагал, что все, чем мы занимаемся, держится в секрете.
И… крыть было нечем, черт возьми. Лан прав.
— Полагаешь, он организовал это «восстание» борцов за нравственность? У него действительно есть столько денег?
— Нет, не он. Думаю, он просто воспользовался ситуацией. Мы же перевели Стеф и Брайана из карантина, ослабили контроль и увеличили количество седативных, к ним стало проще подобраться.
