А эта маленькая нахалка — откуда только силы берутся — отпихивает его от себя и, тяжело дыша, со слезами в голосе просит:
— Не надо так… вы… ты слишком зол… Сережа-а-а…
Ему хочется ее ударить. Это осознание так поражает, что Серебров руки невольно разжимает. Никогда еще ему не хотелось ударить девушку. Вероника… с ней особый случай, она вытащила у него из груди сердце и порезала на мелкие кусочки, ее он просто хотел убить. Плевать было на ее страдания и месть, он просто выл, закрывшись в кабинете, и просил, чтобы она исчезла, чтобы ее не было.
А сейчас он злится, потому что эта молоденькая девочка, художница с кисточкой за ухом, не хочет его так же сильно, как он ее. И руки от бессилия сжимаются в кулаки, потому что можно и ударить. Можно заставить, трахнуть силой, держать в доме, привязать деньгами, здоровьем ребенка. Не дать жизни без него, перекрыть кислород.
И она все равно будет морщиться при взгляде на него, а мысль лечь с ним в постель вызовет отвращение. И мечтать продолжит о Косте. Или не о Косте, но уж точно не о нем.
— Я вся в краске, — тем временем, пока он буравит ее тяжелым взглядом, бормочет девушка, — так нельзя…
— Хорошо.
Ему нужна передышка. Пять минут, потому что кажется, будто в ушах шумит.
— Иди в душ.
Она вздрагивает и смотрит с недоверием. Все еще надеется, что он ее отпустит?
— Иди-иди. — Серебров кивает на дверь по левую сторону кровати. — Быстро.
Когда она закрывает за собой дверь, он прислоняется лбом к холодному зеркалу и пытается успокоиться. По венам течет дикий коктейль из ярости, возбуждения и отвращения. Хочется разнести здесь все, разобрать дом до кирпичиков, унять как-то саднящую внутри занозу. Так он и не избавился, так и остался ненавидеть. И ходит к бывшей поэтому же. Только брата ненавидеть нельзя. А ведь ненависти куда-то нужно деваться, выплескиваться.
Бедная Кисточка, как не вовремя она попала к нему в лапы.
К черту. Он уже делал все для других. Отцу с бизнесом помогал со школы. Брата воспитывал, как мог. Жену привел в сказку и пятнадцать ебаных лет обеспечивал, как принцессу. С Костей возится. Эту мелкую, ребенка Кисточкиного, вытащил.
Имеет он право на десерт для себя? Даже если нет, плевать. Хочет и все тут.
Быстро раздевается и заходит в ванную, где, приглушенная дверью душевой кабины, шумит вода.
Сквозь мутное стекло виднеется точеный девичий силуэт. Член уже каменный, а внутри все сжимается в ожидании, когда он к ней прикоснется, когда снова ощутит вкус ее кожи.
А вот у Кисточки совсем другая реакция. Она не просто не возбуждена, она до полусмерти напугана, а еще плачет, причем давно — глаза красные и больные. Смотрит затравленно, не двигается, только сжимается, будто ждет чего-то.
И вздрагивает, когда Сергей ступает под горячие струи воды.
Боится. Бьет его своим страхом, будто он целыми неделями для того вокруг нее и ходил.
При взгляде на Женю, помимо ожидаемого пьянящего возбуждения, которое неизменно охватывает любого нормального мужика, когда рядом сногсшибательно красивая невинная девчонка, приходит еще одно чувство, довольно новое. Такой острой потребности защищать кого-либо Серебров не испытывал никогда.
Ему не нравится, что она плачет, но заставить ее прекратить не выйдет, а по-другому он не умеет. Не может, не хочет, неважно. Теперь между ними стена, еще более высокая, чем была раньше.
Женя, как загипнотизированная, смотрит Мокрая с ног до головы, блестящие капли стекают по лицу, шее, обрисовывают розовые соски, спускаются по плоскому животу. Дышит часто-часто.
— Зачем вы так? — грустно спрашивает. — Я ничего не сделала. Я не знаю, почему он меня поцеловал.
Медленно рука зарывается в ее мокрые волосы. Нестерпимо близко, и Серебров понятия не имеет, что дальше делать. Отрезал все пути к отступлению, а вперед идти уже нет сил.
А Кисточка вдруг прижимается, будто ищет защиты. И он, сам не успевая за реакцией, смыкает руки на ее спине, прижимает к себе и подставляет под льющуюся воду, от которой вверх поднимается душный пар.
Он проводит руками по ее плечам, смывает черную краску с кожи. Если бы обиды и страх можно было так же легко смыть. Провел ладонью, вызвал короткий прерывистый вдох, и нет никаких проблем. Но Серебров так не умеет. Все, на что его хватает — сдерживаться и помнить, что девушка в его руках намного слабее.
Сначала Женя замирает, цепенеет и не шевелится, а потом будто оттаивает и подается ласкам, рукам. Он уже знает ее лучше. Знает, как надо прикоснуться, чтобы сорвать с губ сладкий стон, знает, где лучше не касаться, а от чего она млеет. Незаметно для обоих принуждение трансформировалось в нечто другое.
Пальцы путаются в мокрых волосах, он запрокидывает голову Кисточки и целует. На губах теплые капли, а дыхание становится общим. Такой естественный, чувственный поцелуй, уже привычный, но все еще будоражащий.
Он сам не понял, как его переклинило на Кисточке. Вот, казалось бы, общение с ней было забавной волнующей игрой. Он мог смотреть на нее в парке, мучить своими заказами, а потом идти и трахать секретаршу. Или секретаршу и подружку.
А дальше будто свет выключили. Оп, темнота… и вот он стоит в душе, а рядом девчонка, которой он одержим. Отвечает на его поцелуй, неуверенно обвивает руками шею и прижимается, даже не замечая, какой эффект оказывают затвердевшие соски, касающиеся распаренной кожи.
Может, страх из ее глаз никуда и не уйдет. Может, до конца жизни она будет видеть в нем монстра, неспособного на человеческие эмоции, но сейчас Женя его хочет. И даже не пытается это скрывать: глаза блестят в возбуждении, а когда он пальцем проводит по ее животу и спускается ниже, обводит набухший клитор, она стонет сквозь зубы и прячет лицо у него на плече.
Все, хватит водных процедур. Краски на ней нет, а становится все жарче и жарче. Во всех смыслах этого слова.
Полотенец нет, никто из них не додумался взять их из шкафа, но это сейчас не имеет для Сереброва никакого значения.
Он целует ее, пока несет до постели, глубже и требовательнее, свободной рукой лаская грудь, сжимая между пальцев соски. Опускает на простыни, смотрит, наслаждаясь ее телом, в очередной раз скользя по изящным линиям фигуры. Красивая, хоть и не до конца осознает собственную красоту. Если влить в нее денег, заткнет за пояс весь Голливуд разом.
Она проникла в его жизнь так легко и естественно, что страшно за последствия, которые неизменно наступят, рано или поздно.
Сейчас ему хочется, чтобы поздно. Сейчас хочется наслаждаться ей. Попробовать всю, сначала немного, просто попробовать. А потом, когда привыкнет, брать так, как хочется, в любой момент, пьянеть от ее удовольствия.
Он отдал бы многое, чтобы узнать, что она сейчас чувствует. Какие ощущения испытывает, когда он языком дразнит напряженный сосок, а затем осторожно дует, вызывая дрожь.
