— Вполне. Ты голоден?
— Не так, как ты думаешь.
Мы снова целуемся, уже медленно и лениво. Будь моя воля, я бы провалялась на диване весь вечер. Удивительно спокойно, тепло и безопасно. Можно спрятаться за широкой спиной мужчины, прижаться носом к горячей коже, закрыть глаза и ни о чем не думать. Не подсчитывать деньги до зарплаты, не размышлять, чем накормить завтра Эльку. А если позволить мыслям развернуться, то можно помечтать о планах.
Планы — это хорошо, планы — это предвкушение, уверенность, ожидание. Я буду считать дни до субботы, а потом и до театра. И где-то между этими событиями обязательно наступит момент, когда стена будет закончена. Придется завести непростой разговор.
Кажется, сил совсем нет и лишь чудом мне удается подняться, чтобы заняться ужином. Сергей переодевается, пока я разогреваю сковородку и достаю из холодильника замаринованные стейки. Из-за шума вытяжки я не слышу, как мужчина тихонько подкрадывается, и вздрагиваю, когда его руки смыкаются на моей талии.
— Что это? — спрашивает он.
— Стейки из индейки.
— Я что, должен готовить себе ужин сам? Что это за конструктор? Влюбленная Рита совсем перестала готовить?
— Это я попросила оставить маринованное мясо. Разогретый стейк невкусный.
Мне дарят поцелуй, почти невинный, в макушку.
— Какая заботливая Кисточка.
Правда, за невинным поцелуем следуют уже менее невинные. Я с удивлением познаю собственное тело. Сейчас вот обнаруживаю, что мозг отключается практически мгновенно, если я чувствую поцелуй в шею. А если этот поцелуй продолжается, длится и длится, то держать лопатку я тоже не в состоянии, как и стоять без посторонней помощи.
— Я сожгу ужин, — пытаюсь протестовать, хоть и совершенно не хочется.
— Да и пофиг. Пиццу закажем.
— Сюда возят пиццу?
— Сюда возят все.
— Ну хватит, — уже умоляю, потому что нельзя же так!
— Ладно, — разочарованно бурчит Серебров, — сам напросился.
Мы ужинаем индейкой с брусничным соусом, пьем вкусное вино и молчим. Я украдкой рассматриваю Сергея, который не стал надевать рубашку и спустился в одних джинсах. Приходит странная мысль, что когда он босиком, то выглядит особенно привлекательно. Почему именно босиком? У него хорошее тело, я солгу, если скажу, что он не нравится мне. Но я всегда подмечаю детали, которые можно использовать для портретов. Босые ноги — очень ценная деталь.
"Смотри, не влюбись", — вдруг мысленно говорю себе.
Замираю от ужаса, пугаюсь этой мысли, как огня. Нельзя! Ни в коем случае нельзя! Нужно каждую минуту помнить, что наши отношения — лишь контракт, договоренность, плата за помощь. И с любовью ничего общего не имеют. Иначе, вернувшись домой, я окажусь лицом к лицу не только с привычными проблемами выживания, но и с опустошающей болью потери, которую один раз уже пережила.
— О чем задумалась? — спрашивает Сергей.
— Так, ни о чем.
Мы заканчиваем ужин. Вино бьет в голову, я чувствую себя неприлично сытой, пьяной и счастливой. В душе даже не поднимается сомнение, когда Серебров уверенно ведет меня за собой в комнату. Мы снова оказываемся в постели, и опять я растворяюсь в медленных чувственных поцелуях, плавлюсь под прикосновениями. Растворяюсь в его движениях, с легкой горечью, приправленной наслаждением, понимаю, что готова на все, лишь бы продлять мгновения ласки бесконечно. Чувствовать на себе его губы снова и снова, задыхаться от резких толчков, слышать прерывистое хриплое дыхание, ощущать каждый сантиметр плоти, входящей в меня. Невыносимо близко, невыносимо жарко и жутко волнующе.
— Чего ты хочешь? — спрашивает он, когда я перевожу дыхание после очередной волны удовольствия. — Надо ловить момент, учиться получать удовольствие. С игрушками, или… еще чем-нибудь.
Он нависает надо мной, опираясь руками, взглядом ведет по губам, шее, останавливается на сосках и медленно трогает их языком, прикусывает зубами, вырывая у меня слабый — на что-то более осознанное не хватает сил — стон.
— Ну что ты молчишь? — улыбается Сергей. — Неужели у тебя нет фантазий? Никаких желаний, о которых ты думала, но не решалась воплотить?
— Боюсь, что нет. — Я смеюсь, глядя, на его разочарование. — Предупреждала же, что у меня нет никакого опыта. Секс в моих представлениях должен был быть чем-то возвышенным, не знаю, как объяснить…
— А реальность жестоко разочаровала?
— Нет. Но в реальности все иначе.
— Хорошо. Я знаю, что тебе нужно. Ну-ка, перевернись на живот.
Я чувствую себя беззащитной, лежа без одежды на постели. Совершенно не к месту приходит ассоциация с открытой для хищника спиной. Прошли миллионы лет эволюции, а я все равно сжимаюсь, оказываясь уязвимой. В сотый раз напоминаю себе, что секс это не война и что до сих пор, с самой первой встречи, ничего, кроме удовольствия, рядом с Сергеем я не чувствовала.
Вздрагиваю, когда поясницей чувствую что-то теплое и жидкое.
— Это просто масло. Кокосовое.
Комната наполняется сливочно-ореховым ароматом. Медленно, аккуратными и дразнящими движениями, мужчина растирает масло по моей спине. Мне кажется, я сейчас начну мурчать, как кошка. Работа у стены дает свои последствия, порой к вечеру напряжение в спине становится нестерпимым. Но мои попытки растереть ее или полежать на игольчатом коврике не идут ни в какое сравнение с массажем Сергея, потому что это просто нереальный кайф.
Кожа горит, меня бьет мелкая дрожь, а мышцы расслабляются. Руки сильные, пальцы разминают позвоночник, я едва сдерживаюсь, чтобы не подаваться навстречу. И даже когда он спускается ниже, к ягодицам, не делаю попыток протестовать, мне ужасно хорошо. И да, это то, до чего я бы ни в жизни не додумалась, но о чем теперь буду мечтать каждый день.
Когда Сергей будто невзначай проводит рукой между ног, я вздрагиваю от острого, пронзившего низ живота, возбуждения.
— Больно? Извини, — делает вид, что не понимает, какой эффект оказывают его действия.
Хочет, чтобы попросила, хочет помучить.
Я непроизвольно чуть развожу ноги в стороны, внизу все горит, а в голове туман. Спроси кто мое имя — вряд ли скажу.
— Перевернись.
Я стону от разочарования, послушно переворачиваюсь и закрываю глаза, прекрасно зная, что щеки сейчас горят огнем. Масло льется на живот, мышцы сводит от напряжения.
— Ну, Кисточка, расслабься, тебе надо отдохнуть.
Отдохнешь тут, когда трясет от возбуждения и хочется плакать от щемящей нежности, смешанной с жалостью к себе. Я готова возненавидеть себя за то, что тянусь к ласке, за то, что впитываю его нежность, как губка, и чувствую, что мне мало, мало, мало! Я так давно не получала простой человеческой ласки. Бедная моя Элька, как она с этим справляется?
