— Сергей Васильевич, — звонит Рома, — вы можете на парковку спуститься?
— Зачем?
— Да тут… в общем, малолетки какие-то подпалили машину, я ментов вызвал, но вы сами гляньте.
В последний момент он прикусывает язык, чтобы не выругаться при Кисточке.
— Выбирай десерт, мне надо к Роме.
— Что-то случилось?
— Нет, просто кто-то машину задел, когда выезжал. Гляну, что там за царапина, и вернусь. Чтобы была с готовым решением, поняла?
Он спускается вниз, на парковку перед банкет-холлом и мысленно ругает на чем свет стоит этот старый город. То ли дело в новых кварталах: все парковки подземные, въезд по пропускам.
— Что там? Сильно?
Рома ответить не успевает, у Сереброва вырывается протяжное:
— Бля-а-адь… Рома, твою мать, ты где был?! Они не подпалили машину, они нахер окно разбили! И, судя по всему, бросили молотова.
— Сергей Васильевич, я за кофе отошел, честное слово, понятия не имею, откуда они взялись! Трое подростков, грязные, шустрые.
— А охрана где была? Выебу всех. На свалку пойдете сторожами.
Мрачно смотрит на повреждения. Рома, судя по всему, вместо поимки вандалов, принялся тушить салон. И, в общем-то, правильно сделал. Это центр, здесь везде камеры, найдут и вытащат все признания. Только дети — всего лишь дети, даже если они и малолетние преступники. Кто-то их подговорил, а вот кто — целый список наберется.
— Ладно, ментам все расскажешь, как было, вызову Артема, пусть возьмет другую и сменит тебя, а ты — разбираться, чтобы всех нашли. Как найдут, доложишь.
— Понял, Сергей Васильевич, а…
До сих пор он подобного не чувствовал. Сергей Серебров не жаловался на сердце. Занимался спортом, работал, вел не самый здоровый образ жизни, но неизменно на ежегодном медосмотре получал заключение о богатырском здоровье.
А сейчас защемило. На несколько секунд, в мимолетном спазме защемило сердце, а потом в груди разлилась адреналиновая тревога. Он сначала слышит звон стекла, а потом, словно в замедленной съемке, смотрит, как меняется лицо Ромы.
Не хочет оборачиваться.
Но когда оборачивается уже ничего не видит, только хрупкую фигурку Жени на асфальте и струйку крови, капающую с бордюра на крохотный зеленый росток.
Она лежит там, не шевелясь, в смеси из стекла, крови и его собственной души, вывернутой наизнанку, протянутой через мясорубку и вытащенной наружу.
Глава восемнадцатая
Дом встречает тишиной. Другой. Изменившейся.
Когда он сюда переехал, тишина была тоскливой, серой, бесцветной и безвкусной. А сейчас она темная, тревожная. Тьма тянется из каждого угла, грозит забрать с собой навсегда. Особенно клубится возле ее картины, кажется, что весь нарисованный город превратился в темную тень, медленно завоевывающую дом.
Серебров медленно поднимается наверх, в комнату Кисточки. Он ненавидит себя за чувство, которое возникает на пороге. На миг кажется, будто сейчас он увидит ее в постели, свою Женьку. Сможет прикоснуться, лечь рядом, закрыть глаза и прислушаться к мерному дыханию.
А утром она его будет провожать.
Не будет — на ее постели спит другая женщина, а из комнаты ребенка виднеется мягкий свет ночника.
Марина, так, кажется, зовут Женину подругу, садится в постели и удивленно трет глаза.
— Что такое? Женя, это ты?
— Это Сергей. Спустись вниз. Ребенка не буди.
— Что…
— Надо поговорить, оденься и спустись вниз.
Хочется нажраться, но с утра навалится такое количество дел, что похмелье будет лишним. Поэтому Серебров делает кофе. Себе крепкий, гуща аж на зубах скрипит, а для Марины — с виски, ей пригодится. Она заходит заспанная, удивленная и встревоженная.
— А где Женя? — будто чувствует. — Что-то случилось?
— Да, Женя в больнице. Она выпала из окна, с третьего этажа. Сейчас в реанимации, в коме.
— Что… как… как?!
— Понятия не имею. Будут искать причины. Мы ужинали, я ушел на двадцать минут, не больше. Разбилось окно и Женя упала. Врач сказал, ей повезло, что была пьяна и расслаблена, иначе не выжила бы. У нее перелом ноги, руки, закрытая черепно-мозговая, еще там что-то на полтора листа.
— Она выживет?
— Не знают. Пока рано говорить об этом. Травмы головы непредсказуемы.
— Не понимаю… Женька никогда не пила до такого состояния, чтобы упасть!
Он качает головой.
— Когда я уходил, она не была пьяна. И выпила всего ничего, пару бокалов на фуршете. Да, была навеселе, но не в ноль. И за двадцать минут, что меня не было, вряд ли успела бы напиться. А еще…
Он медлит, но не поделиться догадкой не может.
— Даже пьяный в дрова человек не может случайно разбить окно, а в Жене килограмм пятьдесят, не больше.
— То есть… кто-то…
Марина всхлипывает и утыкается в чашку. Она совсем не похожа на резкую и язвительную, как ее описала Женя. Сейчас она — испуганная девушка.
— Что теперь будет?
— Я заказал взять кровь на токсикологию. И будут работать мои знакомые из следственного. Искать, кто приближался к ресторану, кто выходил и заходил. Перед тем, как она упала, малолетки подожгли мне машину.
Марина вскидывает голову.
— Хотели выманить, чтобы вы ее оставили? Но кому такое придет в голову?
— Конкурентам. Старым врагам. Обиженным сотрудникам. Бывшим любовницам. Мало ли.
— Господи… Женька, ну как так… только бы выжила! Элечке-то как сказать. Ой… а Эля с кем тогда… я заберу ее тогда, у меня чтобы…
— Нет, — неожиданно для себя самого отрезает Серебров.
— Но кто за ней будет здесь следить? Сергей Васильевич, я знаю, что у нас и с вами, и с вашим братом, знакомство не вышло. Женьке вы очень нравились… черт, нравитесь, она же не умерла! Но Элечка-то вам к чему? Будет мешаться. Я заберу, я возьму отпуск, в садик ее пристрою.
— Нет. Она остается здесь. Ты можешь приезжать. Или жить здесь, пока Евгению не выпишут, но девочка остается здесь.
— Кто за ней будет смотреть? Ваш придурошный братик? Вы? Зачем вам ребенок любовницы, Сергей, опомнитесь!
— У тебя ее заберут, дура! — рычит он. — Как только узнают, что Евгения в коме и неизвестно, выживет ли, твою Элечку заберут в детский дом, а тебя и близко не подпустят!
— А от вас не заберут?
— Нет. Не дергайся. Никто не собирается продавать ребенка в рабство или разбирать на органы. У нее есть комната, есть игрушки, есть друзья по соседству. Хватит с нее того, что придется объяснять Женино отсутствие. А с меня хватит того, что сейчас будет расследование и я хочу держать его под контролем. А не воевать с тобой и опекой. Все поняла? Марина, я сейчас очень серьезен. Если сбежишь с ребенком, если увезешь ее без моего разрешения, последствия будут очень и очень неприятные.
