— Не знаю. Говорят, четыре недели — срок. Если за месяц никаких изменений, то шансов почти нет. Я не знаю, читаю о разных случаях, но это все больше похоже на бразильские сериалы. Так что не знаю. Мне позвонят, если проснется.
— Что он с ней сделал?
— Сначала связался с Вероникой и получил пропуск, потом устроил пожар и загремел в больничку, где стащил нужное лекарство. Знал, что мы уединимся, ждал. Заплатил малолеткам, чтобы подожгли машину, дождался, пока я уйду. Она позвала официанта заказать десерт, вколол препарат для внутривенного наркоза, разбил стекло и вытолкнул.
— Нашли?
— Нашли.
— И что с ним?
Серебров пожимает плечами.
— Ничего. Покончил с собой.
— Серьезно? Как?
— Прыгнул с моста. Подробностей не знаю, так, знакомые передали.
— Странно, что я не там же.
Сергей смотрит на брата удивленно. На самом деле поводов для удивления более чем достаточно: это их первый длинный разговор с момента аварии.
— Ты никого не пытался убить.
— Ну только ребенка. Твоего.
— Вероника сама все сделала, ты-то причем. Она хотела ударить побольнее, она ударила. Потом еще и еще. Может, я виноват был, не знаю. Плевать на нее. Женю жалко, она вообще под руку не вовремя попалась. Обойти бы ей Савельева стороной… сидела бы сейчас со своей Элей, рисовала, бед не знала.
Они молчат, смотрят на рисунок, где на разорванном небе еще летают драконы.
— Ты из-за этого от протеза отказываешься? — вдруг вырывается вопрос.
Костя пожимает плечами.
— Трахать жену брата, въебаться бухим в хламину на скорости, а потом ждать золотой костыль — даже для меня слишком.
— Дурак ты, Костя. Я хочу, чтобы ты ходил.
— Нахрен?
— Ты мой брат потому что. И деньги у нас общие, отцовские. И даже если ты мне под дверь насрешь, я все равно буду настаивать, чтобы ты ходил, занимался чем-то, жил, в конце концов.
— Идея интересная.
— Я так понимаю, ты не про ходьбу?
— Серег, я…
Их прерывают шаги: в дверном проеме стоит Элина.
— Ты чего, от Марины сбежала? — спрашивает Сергей. — Тебе же нельзя гулять по дому одной, свалишься с лестницы, будет шишка.
— Где мама? Когда вернется мама?
Невыносимый вопрос. Он постоянно крутится в голове, и ответа на него нет.
— Я хочу к маме!
Ребенок, две недели живущий в ожидании Жени, получающий неизменный ответ, начинает реветь. И даже у него, не самого доброго и хорошего, в общем-то, человека, сердце не на месте. Она захлебывается слезами, обнимает любимого плюшевого кролика, а он не может ничего сделать. Не может купить ей новую игрушку, не может отвлечь веселой игрой. Он понятия не имеет, что делать с ребенком, который скучает по маме.
— Эля, — сажает на колени, — мама болеет, серьезно. Мама лежит в больнице. Как только она поправится, мы съездим и ее навестим.
Девочка молчит, но, кажется, пригрелась и успокоилась. Она растет не по дням, а по часам, почти все ее платья уже малы, он и не заметил. А еще близится середина осени и, возможно, ранняя зима. Надо озаботиться одеждой, вряд ли у Марины есть деньги одевать чужого ребенка.
Он так погружается в размышления о планах, бытовых заботах, что забывает и о Косте, и о девочке на руках. Ее новый вопрос похож на удар под дых:
— Если Женя умрет, с кем я буду жить?
Она задает его так спокойно и грустно, так привычно, что, пожалуй, ничего страшнее Серебров не слышал. До сих пор он думал, что лишь слова Вроники о сделанном аборте навечно останутся в памяти, а вот теперь к ним добавляется и отчаяние ребенка, который привык, что мама уходит. Сначала родная, а теперь и Женька, смелая девчонка, взявшая в девятнадцать лет непосильную ношу.
Он должен сказать "Женя не умрет, Женя очень сильно любит тебя и обязательно поправится". Так бы сказал хороший человек, так сказал бы хороший отец. Но Сергей Серебров не хороший человек, а отцом вообще вряд ли станет. И Элина смотрит так серьезно, что никакие дежурные позитивные прогнозы даже в голову не приходят.
— Со мной. Будешь жить со мной.
— Серый, ты… — Костя умолкает на полуслове, брата он знает лучше, чем себя.
Назад пути нет, теперь сдать девчонку Марине значит так и остаться мразью, которой он был.
— Хочешь, съездим к Жене, посмотрим на нее в окошко?
— Хочу, — кивает Элина.
— Предупреди Марину, — просит Костю. — Мы ненадолго.
* * *
Пока едет, поглядывает на заднее сиденье, где в детском кресле болтает ножками Эля, и пытается самого себя понять. Зачем он ей пообещал это? Зачем сам себя загнал в ловушку? Он не имеет права воспитывать чужого ребенка, не умеет и не хочет. Как теперь научиться с ней жить, с этой девочкой?
Постоянно приходится повторять себе: Женя не мертва, она жива и вернется! Не наступит тот момент, когда ему придется взять опеку над Элиной. Просто не наступит.
Но червячок сомнения гложет душу, разъедает изнутри. Он будто не верит в Кисточку, сомневается в ее силах. От этого тошно.
Их не пустят в палату, часы посещения давно закончены. Но можно посмотреть через небольшое окошко — медсестра, приставленная к Жене, охотно откроет жалюзи. Сергей поднимает девочку на руки и показывает Кисточку. Эля крохотными ладошками прижимается к стеклу, жадно смотрит, не отрываясь и не шевелясь. Соскучилась, бедняга.
— Туда? — спрашивает у него.
— Нельзя. Навещать можно днем, завтра приедем. Сегодня можно только смотреть в окошко, уже вечер.
Что она чувствует, видя Женю в таком состоянии? А что чувствует он сам? Кроме бессилия, абсолютной неспособности повлиять на происходящее.
С его рук девочка так и не слазит. Притихшая, грустная, такая очаровательная тихоня. Совсем непохожая на Женю внешне, но очень напоминающая ее поведением.
— Ну и что будем делать? — спрашивает он, усаживаясь в машину. — Поедем домой? Хочешь есть? Или погулять?
— Погулять, — кивает Эля.
Вот только она одета в легкую летнюю куртку, а на улице уже почти осень.
— Похоже, погуляем мы по торговому центру.
Серебров чувствует себя дураком, забивая в гугл вопрос "где купить одежду для ребенка". К счастью, в современных торговых центрах есть все. Он невольно вспоминает, как гулял по торговому с Кисточкой. Как скупил половину магазина и наслаждался ее шоком, как обнимал ее в лифте. Теперь вместо Кисточки ее ребенок и это, надо сказать, куда сложнее.
Неизбалованная девчонка, ничего не просит, молча рассматривает яркие витрины и с легкой завистью косится на центр зала, где расположились всякие аттракционы.
