— Успокоилась, иначе… — не договорил охранник, и звук кнута разрезающего воздух, даже перебил звук машины за спиной. Этот звук ни с чем не спутаешь. Я вздрогнула, вспомнив последнее наказание таким вот кнутом, когда хотелось умереть и больше никогда не оживать, а в следующий миг шею обожгла боль.
— Ай, — закричала я, не готовая к очередной боли, да и кожа была слишком чувствительной, даже чувствовался каждый шов ткани на платье, — уберите это от меня, пожалуйста, больно.
Хныкала я, чувствуя, как бессильные слезы стекают по лицу.
— Уже, — откликнулся на мои просьбы охранник, и вправду сильная боль тут же прекратилось, но жгучее болезненное ощущение на шее осталось, хотелось почесать ею, потрогать, но я до сих пор была обездвижена, поэтому лишь сжала зубы в попытке успокоиться. А через мгновение к больному месту прикоснулись чем-то холодным, я зашипела и дернулась, пытаясь вырваться из удерживаемых меня пут.
— Маира, — предупредительным тоном сказал Аякс, откуда-то появившийся в помещении. А может быть он был здесь с самого начала? А я попросту его не услышала слишком поглощенная своими переживаниями. Не знаю. Но его голос нельзя было спутать ни с чьим другим. А может, он слишком часто снился мне в страшных снах? Вот и запомнила своего мучителя.
Эта интонация, этот не то приказ, не то предупреждение, посылает покалывание по телу. Я замираю. Не двигаюсь, не дергаюсь, я знаю, что может произойти дальше. Каковы могут быть последствия моего непослушание и его злости на мое недостойное поведение. А меня тем временем отпускают. Чувствую, как мое тело освобождают от оков. Я хоть ничего и не вижу, но это не значит, что не понимаю, что теперь меня ждет перелет, а затем торги, рабство, новый хозяин. И это может быть кто-то хуже Аякса, а я даже не увижу его — нового мучителя. Хотя, быть может, так и легче. Можно представить другого на его месте, но кого? Один-единственный мужчина в моей жизни — тот, кого я ненавижу всей душой, кто никогда не жалеет. Он не умеет чувствовать. Я это знаю. Здесь никто не умеет. Нет смысла искать утешения у таких же рабов, да и кроме Ка, которой больше нет, здесь никто не способен на утешения. Да и какой смысл? Мы всего лишь рабыни. Никто не властен над нашими жизнями, кроме хозяина.
— Аякс, а она ничего такая. — Слышу чей-то голос.
— Да, согласен, но никакая в постели и ничтожно слабая, — презрительный тон голоса Аякса в ответ.
Он всегда так — хочет уколоть как можно больнее, но мне все равно. Я не хочу быть хорошей в постели. Что мне от этого? Ничего. Так зачем стараться? Чтобы доставить ему удовольствие? Так он и без меня справляется. Мне же достается только боль, но все равно я выполняю приказы, делаю, как он хочет. Чего же еще он от меня добивается? Отклика? Что вообще абсурдно. Быть может, страсти? Так же невероятно, как восстановление моей планеты. Я не хочу с ним спать, не хочу вообще его слышать и видеть, хотя последнее, кажется, сбылось, только нет чувства удовлетворения, ведь я так и осталась бесправной вещью.
Слышу приближающиеся шаги и приказной голос Аякса где-то над ухом:
— Пойдем, — я нерешительно делаю первый шаг, слишком уставшая после процедур, а мастер, видимо, недоволен, потому что что-то шипит неразборчиво, скорее всего, на своем языке, которого никто из Содружества не изучал и берет меня под руку.
Мы идем куда-то вперед, я вижу лишь размытые пятна перед собой, но спрашивать боюсь. Аякс и так слишком зол, а нарываться на наказание не хочется. Идем довольно долго по внутренним ощущениям пока я не начинаю слышать уже довольно громкий шум, где-то недалеко. Краем сознания отмечаю, что возможно мы уже на корабле, а когда Аякс помогает мне сесть, понимаю, что угадала, ведь мастер уходит, оставляя меня одну, но что удивительно не сковывает меня, лишь фиксирует ремнями, от которых при желании можно избавиться. Только здесь мне все равно некуда бежать, потому я послушно сижу на месте, дожидаясь прихода Аякса, а то, что придет, не сомневаюсь.
Я привыкла, что вижу хотя бы очертания предметов, оттого сейчас еще больше чувствую свою врожденную неполноценность. Не зря нас недолюбливали в обществе, мы бесполезные и ничтожные. Занимаюсь самобичеванием, забывая, что не так уж беззащитна, а вспомнив об этом концентрируюсь. Забытые по ненадобности инстинкты тут же срабатывают и, вслушиваясь в звуки крейсера или корабля, пытаюсь вычислить, что происходит на борту, куда мы летим, и что будет дальше.
Когда я так делаю, то превращаюсь в одно сплошное ухо, мама говорила, что в такие моменты я будто отдаляюсь от своего тела и нахожусь лишь там, куда направлено мое внимание. Ее пугала такая моя способность, потому я редко ею пользовалась, да и не хотелось подслушивать чужие разговоры. Сейчас же другая ситуация, у меня попросту нет выбора. Я хочу либо выбраться, если представиться такая возможность, либо умереть пытаясь.
Аякс говорил, что я слабая? Возможно, особенно сейчас, когда всегда помогающих линз нет, но все-таки природа или в моем случае технологии позаботились о нас, лишенные зрения мы слышим в разы лучше, чем другие кроксы, как и осязаем. Все органы чувств обострены. Это позволяет двигаться, выполнять каждодневные дела, потому что у каждого предмета есть свой фон. Все предметы, живые существа фонят, и пусть для нас это похоже на мутное неясное пятно, несложно понять, что впереди преграда. Мы не слепые беспомощные зверьки, у нас есть преимущество, но для рабыни это отрицательное качество, ведь все воспринимается в разы острее, больнее, жестче. Если косметические процедуры чуть не лишили меня сознания, то наказание может и вовсе — жизни.
Прислушиваюсь в звуки, отдаляясь от своего тела и улавливаю гул двигателя, вытяжек, чьи-то голоса. Сначала не думаю подслушать, привыкшая так делать дома, не лезть в чужие дела, но вовремя вспомнив, что не дома, останавливаюсь, вслушиваюсь в речь говорящих. Разбираю голос Аякса и незнакомые, чужие, но все мужские.
— Торговля в этот раз будет интересной, — восторженно кто-то заявляет.
— Почему? — удивляется собеседник.
— Прилетает самый жестокий хозяин, говорят, что он своих рабынь истязает так, что никого не узнать. Шоу уродов, с которым он, кстати и путешествует.
— Зачем? — вмешивается Аякс в разговор.
— Аякс, я откуда знаю? — злится в ответ говорящий. — Может, ему нравится резать по коже и оставлять свои следы, — усмехается. — Вот ты бы хотел свою рабыню изрезать и потом смотреть, как она кровоточит? — Задает вопрос, от которого мое тело наверняка бледнеет, я даже чувствую, как нервная дрожь отвлекает от разговора.
— Нет, я таким не страдаю.
— А я бы посмотрел, — восхищенно заявляет. — Интересно же, сколько может выдержать подстилка, прежде чем отключится. Кстати, говорят, ему нравятся рыженькие. Думаю, твоя Эм как раз подойдет, уничтожена раса, еще и такой уникальный экземпляр. Можно приличную сумму заработать, говорят, он не скупится. Ты подумай.
— Нет, — его «нет» мне неясно, я уже мрачно представляю свою дальнейшую жизнь которая врятли с таким хозяином продлится долго, а вот испытаю я сполна со своими обостренными чувствами.
