* * *
Сотня приемов пищи… целая сотня… вечная сотня однотипных, так называемых дней, сменяющихся один за другим, унижения и страданий, прежде чем начало ухудшаться зрение. Линзы не справлялись, возможно, из-за холода или плохого за ними присмотра, но они повредились. Я помню момент, когда это случилось.
Был обычный день, как и многие другие. Я сидела, потупившись, перед Аяксом и смотрела на свои ноги, а он вычитывал меня за плохое поведение в столовой. Но разве я виновата, что меня стошнило? Одна и та же еда каждый день, организм не мог уже ее принимать. Никто не заботился о разнообразии пищи для рабов. Сами наверняка деликатесы едят. Но о чем это я? Мы — низшие существа. Ничтожества. Странно, что нас вообще кормили, хотя ту похлебку, что нам давали сложно вообще назвать едой. Удивительно, как никто не бросался в голодный обморок во время самых простых физических нагрузок, коими мы занимались каждый день, видимо, чтобы не сидеть без дела, а может, чтобы хватало силы на постельные игры, которые многие мастера так любили.
— Эм, за подобную мерзость хозяин может посадить тебя в яму с отходами, где раба могут держать от недели до месяца, — я не впечатлилась, не смотря на его зловещий тон.
У нас на Кроксе все отходы утилизировались, поэтому что такое эта яма не представляла. Видимо Аякс это понял, потому что начал более подробно объяснять, для полного устрашения.
— Эм, чтобы ты понимала, яма собой представляет помещение, куда раньше сливали все отходы. Теперь они хоть и вычищены, но представляют собой вонючие клетки. Если раб попадет туда только на неделю, он месяц не сможет отмыться и избавиться от запаха, а значит, хозяину становится не нужен. А если останется в яме на большее время, то после его могут выкинуть на улицу или же просто отдать поставщику. А отдать — это значит раб ничей, а ничей — значит, каждого. Ты ненавидишь наши встречи. — Специально сделал акцент на последнем, замолчав. Я содрогнулась от недавнего воспоминания его липких ручищ и раскаленной палки у него между ног, потому что это не половой орган, скорее орудие пыток.
— Так вот, — продолжил он, — ты не будешь одинока ни одной ночи, с тобой будет любой, кто захочет, если не побрезгует замараться и пропитаться твоим запахом. И поверь, охочие до тела не брезгуют. Тебя будут иметь так, что ты не сможешь стоять, а потом и жить… Ты называешь пытками наше соитие, так вот это далеко не пытки. Поэтому то, что тебя стошнило, это уже сигнал о том, что ты слабая, а слабых рабов не любят, даже если они элитные. Понимаешь?
Он приподнял мой подбородок и заглянул в глаза, только я ничего уже не увидела. Буквально только что смотрела на свои ноги, неестественно худые, даже кости уже стали видны. Отметила про себя стоптанность ботинок и многочисленные дыры на них. Их бы стоило заменить. Только куда там? На наши ноги не смотрели, только на то, что между ними…
Краем уха слушая его слова, за время научилась отгораживаться, подняла глаза, ведомая его рукой, даже не вздрогнула от его прикосновения, ожидая увидеть самого Аякса, впервые за несколько дней посмотреть в глаза. Нам не часто позволялось поднимать голову, но вместо него — расплывчатое пятно и белый цвет.
— Эм, что с твоими глазами? Они стали красными.
— Линзы, = ответила коротко, не желая, что-либо объяснять.
Вздохнула, вот и закончилось мое преимущество, а может это и к лучшему. Больше не увижу его ненавистное лицо, каждая черточка которого пропиталась в моем сознании навечно.
— Что «линзы»? — Не унимался мастер.
— Сломались, наверное, — безучастно ответила. Хотелось поскорее вернуться на форум.
— Что значит «сломались, наверное»? Ты что, ничего не видишь? — В голосе Аякса впервые за все время прорезались нотки удивления, смешанного с беспокойством.
Я кивнула и опустила голову, оказавшись на свободе от его руки.
— Разрази взрыв галактику, Эм. Ты завтра должна была ехать на рынок. Они не могли сломаться чуть позже, после твоей продажи? Мы бы получили плату, еще и тебя потом вернули бы как бракованную. Может даже смогли бы снова продать и выручить дополнительные средства. — Сокрушался он, ругаясь и расхаживая по комнате.
Я слышала шаги, то приближающийся, то удаляющийся голос, видела пятно, которое двигалось. И двигалось быстро, но оставалась внешне безучастна. Покорная, смирившаяся, не реагирующая, но вот внутри я ликовала, мысленно исполняя победный танец.
В первый миг, услышав его слова, я испугалась. Оказывается, уже завтра я должна быть на рынке, но осознание, что теперь я туда не поеду — обрадовало. Я так боялась быть выставленной на продажу, даже больше, чем Аякса. К нему я уже привыкла, как и ко всему, что он делал в постели. В последнее время даже отвращение ко всему этому пропало. Нет, удовольствия не было. Боль, что я испытывала при его проникновении никуда не делась. Просто смирение. Аякс же видимо удовлетворенный этим, даже перестал быть крайне ожесточенным. Давал команды, а я безукоризненно выполняла. Встань на колени — встала. Наклонись — наклонилась. Возьми в рот — взяла. Оближи — облизала. Кричи — кричала. Стони — стонала. Механически, как робот, которому указывают, что делать. Я его не провоцировала своим непослушание и борьбой, а он не бил плетью, что уже было хорошо. Да и сам акт — не длился так уж долго, во всяком случае, по моим внутренним подсчетам. Но я понимала, что вместе с уходом от реальности и принятием роли покорной рабыни начинаю терять свое внутренне «я».
Нет, я не влюбилась в Аякса. Продолжала ненавидеть всей душой, просто чувствовала, что умираю, что сознание, каждый раз отдаляется, что то, что было омерзительным, уже не кажется таковым, а отсутствие боли считается величайшей радостью. Это было неправильным, чужеродным для меня. Я понимала, что если хочу остаться, не уйти внутрь себя, оставив только оболочку, должна бороться. Не смогу всегда выполнять команды. Это не для меня. Накатывала депрессия, от того, что я не в силах повлиять на ситуацию, не могу выбраться, не могу смириться.
Еще больше меня подкосила смерть одной из нас. Ариас была симпатичной девушкой-среоксом, очень маленькой и доброй, что удивительно в данном месте. Мы все в какой-то мере были ожесточены, мало общались между собой, но не она. Она поддерживала, гладила по голове любую на форуме, кто пришел после наказания плетью. Она не оставалась безучастной. Этим она меня привлекала. Было в ней что-то такое, чего не было в нас — вера в лучшее, не смотря ни на что. Но она влюбилась, и это стало ее погибелью.
Из бедной семьи, привыкшая недоедать и жить в ужасных условиях, на нижних уровнях свое планеты, где обитали только бедняки. Наша комната казалась ей шикарной. Как и мастер. Она сказала, что влюбилась в него с первого взгляда, ведь он отвоевал ее у троих других охранников. Ей не пришлось ублажать всех, только его. Время с мастером она вспоминала с легкой улыбкой. Говорила:
— Все могло быть хуже, я могла умереть.
Я же, смотря на синяки на ее руках, не понимала, что хорошего с ней могло произойти, да и от подробностей только тошнило.
