Дальнейшее заняло совсем немного времени. Вильгельм собрал войско числом около четырнадцати тысяч человек – голландцев, шведов, датчан, пруссаков, англичан, шотландцев, французских гугенотов. Кто-то пошел по идейным соображениям, кто-то за хорошее жалованье. С этим воинством Вильгельм и высадился в Англии, на побережье графства Девоншир. В датах царит прямо-таки средневековый разнобой – 19 октября 1688 г., 1 ноября, 5-го, 15-го. Большинство историков придерживаются 15-го, но другие считают достоверными три других даты, каждый свою. Самые романтически настроенные стоят за 5 ноября, видя в ней нечто символическое: это годовщина Порохового заговора, когда, по официальной версии, протестантизм восторжествовал над злобными католическими происками, а сейчас история повторилась. Сам Вильгельм именно этой даты придерживался, именно что в память о провале Порохового заговора (как впоследствии и сэр Уинстон Черчилль).
Прежде всего Вильгельм направился в графство Дорсет – как мы помним, самое недоброжелательное к католикам, рассчитывая, что уж там-то наберет немало добровольцев. Однако дорсетцы к нему не спешили и отношения к католикам не изменили, но слишком хорошо помнили мятеж Монмута и кровавую баню, устроенную Джефрисом и Керком, а потому и на сей раз опасались поставить не на ту лошадь. Вильгельм, встретив такое к себе отношение, едва не уплыл назад в Голландию, но потом все же двинулся в глубь Англии – то ли сам решился, то ли кто-то уговорил.
И не прогадал – к нему стали в превеликом множестве приходить добровольцы, а города открывали перед ним ворота. Знатные лорды, «державшие» окрестные графства, поднимали их против Иакова. Комендант Плимута лорд Бат сдал Вильгельму город (бывший и важным военным портом). Комендант другого военного порта, Портсмута, приехал к Вильгельму и заверил, что Портсмут, как и почти весь военно-морской флот – на стороне претендента (за что впоследствии комендант Бинг стал адмиралом). И в завершение всего принцесса Анна вместе с неразлучной Сарой Черчилль уехала из Лондона подальше от папеньки…
В распоряжении Иакова вроде бы имелась внушительная военная сила, превосходившая числом воинство Вильгельма, – сорок тысяч солдат регулярных частей. Иаков приказал им выступить двумя армиями, а потом, соединившись, напасть на Вильгельма.
Армии выступили. Вот только командовали ими заговорщики лорд Черчилль и герцог Графтон, а большинство офицеров и солдат были настроены против Иакова. Так что нет ничего удивительного в том, что обе армии практически в полном составе перешли на сторону Вильгельма.
Иаков Второй обнаружил, что рассчитывать ему совершенно не на кого. Даже Оксфордский университет отправил Вильгельму послание, в котором предлагал: если у того будет нужда в деньгах, ученые мужи перельют в звонкую монету всю свою золотую и серебряную церковную утварь. Верными оставались разве что собачки породы кинг-чарльз, но толку от них не было никакого.
Отправив на континент жену и сына, Иаков собрался бежать сам. Перед этим он устроил, по сути, мелкую пакость не вполне в королевском стиле: чтобы расстроить управление государством, сжег целую охапку важных государственных бумаг, издал приказ о демобилизации армии, а немногим оставшимся ему верными военным кораблям велел уплыть в Ирландию, где позиции местных католиков были довольно сильны. И сам ночной порой уплыл в лодке по Темзе, по дороге, опять-таки из вредности, выбросив в реку большую государственную печать, за что его до сих пор проклинают иные историки и антиквары. Печать, историческая реликвия, так до сих пор и лежит на дне в густом иле, найти ее в Темзе нереально.
Сбежать во Францию не удалось – на острове Шеппи бот, на котором плыл король, окружили местные рыбаки и контрабандисты. Короля они не опознали, но по каким-то своим соображениям заподозрили в Иакове «иезуитское рыло». Отобрали все деньги, хотели то ли крепенько поколотить, то ли вообще утопить, как котенка. Тут уж Иаков назвался. Морячки, почесав в затылках, сдали Иакова местным властям, а те под конвоем отправили его в Лондон.
В Лондоне было шумно и буйно. Духовной власти там не имелось никакой – епископ Лондонский, в молодости служивший в солдатах, решил тряхнуть стариной и уехал с принцессой Анной и ее мужем, принцем Георгом Датским, вооружившись мечом и пистолетами. Лорд-мэр Лондона и его олдермены смирнехонько сидели по домам, выжидая, чем все кончится. Так поступили и парламентарии. Лондонский гарнизон остался без командования.
Добрые горожане, предоставленные самим себе, принялись веселиться всяк на свой лад. Наиболее мирно настроенные поступили как истинные либертанцы: развели на улицах большие костры, плясали вокруг них, пили и пели. Другие, любители побуянить, по старой традиции устроили очередной погром, сожгли католические церкви и монастыри, потом зачем-то напали на иностранные посольства. Основной удар пришелся даже не на местных и иностранных католиков – на ирландцев. Кто-то пустил слух, что королевский ирландский полк, все еще стоявший под городом, ни от кого не получая приказов, замышляет нагрянуть в Лондон и перерезать протестантов. Сколько было убито живших в Лондоне ирландцев, точно неизвестно, но эта резня получила название «Ирландская ночь».
Отец Петр, переодевшись лакеем, бежал во Францию. Его примеру последовали многие иностранные монахи. С чувством глубокого удовлетворения хочу доложить, что кровавый судья Джефрис попался лондонцам. Он переоделся простым моряком и собирался сбежать, но неосторожно высунулся в окне домишки, где прятался. Его узнал горожанин, когда-то оказавшийся перед Джефрисом в качестве свидетеля, но тем не менее натерпелся изрядного страху: у Джефриса, бывало, свидетели в два счета превращались в обвиняемых. Диккенс: «Люди, надо отдать им должное, не разорвали Джефриса на куски. Намяв ему бока, они отволокли его, верещащего от ужаса, к лорду-мэру. Лорд-мэр внял истерическим мольбам мерзавца и спрятал его за надежные стены Тауэра. Там судья и помер».
В конце концов остававшиеся в Лондоне члены Тайного совета вместе с лорд-мэром и олдерменами взяли-таки власть в свои руки, с помощью лондонского гарнизона и городской стражи расшалившихся лондонцев утихомирили.
Вскоре в Лондон въехал Вильгельм и, решив противопоставить прежней тирании неприкрытую демократию, созвал этакое вече не только из лордов, но и всех, кто был членом парламентов при Карле Втором и Иакове. Народу набралось немало. Это высокое собрание демократическим образом приняло решение, «…что король Иаков Второй своим поведением лишил себя права занимать престол; что правление государя-паписта несовместимо с благополучием и безопасностью протестантского королевства; что принц и принцесса Оранские должны быть королем и королевой до скончания своего века; что корона того из них, кто проживет дольше, должна перейти к их детям, если таковые у них будут; что, ежели Бог не благословит их детьми, трон перейдет к принцессе Анне и ее детям; что, ежели Бог и ее не благословит детьми, корона достанется наследникам принца Оранского».
Стоявшие за кулисами этого майдана знатные господа Вильгельма не обманули – провозгласили его и Марию соправителями (Мария, к слову, стала первой и последней «соправительницей» в английской истории). Однако кукловоды, постаравшись максимально расширить свою власть, а королевскую, наоборот, ограничить до предела, представили королевской чете на одобрение так называемую «Декларацию прав». Вначале, как водится, было пышное вступление: Палата лордов и Палата общин обязуются охранять старинные права и вольности всех англичан (что в дальнейшем неоднократно нарушалось). Дальше шла конкретика: монархам запрещалось созывать армию без согласия парламента, останавливать действие каких бы то ни было законов или освобождать подданных от их исполнения, взимать налоги и вводить новые без согласия парламента. Англичанам предоставлялось право представлять прошения и ходатайства во все инстанции, выбирать своих представителей в парламент свободным голосованием без всякого вмешательства властей (вот только избирательные права имел не такой уж и большой процент англичан) и, наконец, «пользоваться справедливым и милостивым судом» (правда, института платных адвокатов никто не отменил, так что возможность добиться справедливости и милости частенько зависела от толщины кошелька). Обе палаты парламента получали право на свободу прений (за каковые парламентарии иной раз огребали прежде от короля). Все протестанты, какого бы толка ни были, получали возможность свободно исповедовать свою веру (на католиков веротерпимость не распространялась), новый государь, точнее, соправители обязывались поддерживать протестантскую веру, законы и вольности королевства.
