Англичане подобным чистоплюйством заморачиваться не собирались. Их фантики (точнее, «фунтики») были обеспечены только честным словом правительства, что это – настоящие деньги. И шлепали их в любом количестве, сколько душеньке угодно.
Сначала – впервые в истории Англии – провели государственный заем, собрав с англичан 1 200 000 фунтов золотой и серебряной монетой и выдав взамен бумажные фунты. Потом между правительством и Английским банком установились самые сердечные отношения. Банк шлепал фунты, сколько правительство запросит, а правительство рисовало на эти суммы государственные долговые обязательства. Государственный долг Англии взмыл ввысь, как ракета: сначала миллион двести тысяч фунтов (тот самый госзаем), через четыре года – уже шестнадцать миллионов, еще через несколько лет – сто миллионов. Постоянными спутниками этой забавы стали лавинообразный рост цен, примерно такой, как у нас в годы гайдаровщины, резкое повышение налогов. При том, что доходы подавляющего большинства англичан остались на прежнем уровне. Выгоду получал лишь узкий круг финансовых олигархов и крупные землевладельцы, скупавшие поместья мелких, из-за всех этих финансовых новшеств если не обнищавших, то резко обедневших.
Одной из причин американской революции как раз и стала деятельность Английского банка. В колониях очень долго выпускали не собственные деньги, но некое их подобие, именовавшееся «колониальными расписками». Обеспечения они не имели, но колониальная администрация следила, чтобы количество этих расписок, находящихся в обращении, соответствовало торгово-промышленному обороту, что избавляло и от инфляции, и от роста цен. Один из лидеров американской революции ученый Бенджамин Франклин говорил потом: «В колониях мы выпускаем собственную валюту. Она называется «колониальной распиской». Мы печатаем ее в строгом соответствии с потребностями торговли и промышленности, чтобы товары легко переходили от производителя к потребителю. Таким образом, выпуская для себя бумажные деньги, мы контролируем их покупательную способность и не намерены платить кому-то еще».
Лондонских финансовых дельцов это категорически не устраивало, поскольку мешало им делать деньги из воздуха. Они без особого труда протащили в парламенте закон, по которому выпускать «колониальные расписки» колонистам запрещалось. Теперь они должны были печатать «долговые обязательства» и обменивать их на пустые бумажки – фунты работы Английского банка. О последствиях писал в своем дневнике тот же Франклин: «Всего за один год экономические условия ухудшились настолько, что эра процветания закончилась. Наступила такая депрессия, что улицы городов заполнились безработными».
Эти безработные, а также множество разорившихся мелких торговцев, предпринимателей и фермеров и дали достаточно горючего материала для революции…
А пока что возле правительства обосновалась маленькая, но крайне влиятельная «неформальная группа», имевшая на правительство и парламент большое влияние и совершенно неизвестная широкой общественности – Секретный комитет из трех главных руководителей Ост-Индской компании, усердно лоббировавший в коридорах власти выгодные для себя решения. Позже, как мы увидим, эти господа добьются для себя вовсе уж фантастических привилегий…
О «черном дереве». Работорговля продолжалась и при Иакове Втором, и при Вильгельме Третьем. За 1680–1770 годы из Западной Африки в Америку вывезла 140 000 тысяч невольников Королевская африканская компания, преемница Африканской компании, созданной Иаковом в то время, когда он был еще герцогом Йоркским. Приставка «Королевская» означала, что это государственное предприятие, приносившее немалый доход и лично королю. Еще около 160 000 тысяч рабов за тот же период вывезли уже частные предприниматели, объединившиеся в акционерные общества. Но настоящий расцвет этого неприглядного бизнеса наступил в восемнадцатом столетии – о чем в следующей книге.
Как уже говорилось, «сердцем» Англии королевский двор быть перестал. Возникли новые центры влияния и притяжения, числом, можно так выразиться, четыре. Кулуары парламента, кабинеты министров, поместья крупнейших землевладельцев, в основном лордов, и – дело для Англии новое – места, где собиралось «образованное общество» – ученые, писатели, философы, публицисты, ставшие к XVIII в. если не реальной политической силой, то, безусловно, могучим средством влияния на умы и настроения общества в лице как богатых, так и бедных. Впрочем, среди тех, кто принадлежал к «образованному обществу», хватало и заметных политиков, и членов парламента. Большое распространение – и опять-таки нешуточное влияние на умы – получили газеты и печатные памфлеты.
Король Вильгельм Третий достиг не столь уж и пожилого возраста – пятьдесят два года. Серьезными и опасными для здоровья хворями не страдал (ну разве что застарелым сифилисом), мог бы жить да жить.
Погубил его, сам того не ведая по причине неразвитого умишка, обычный крот, каких в Англии превеликое множество. На прогулке лошадь короля угодила копытом в кротовую нору, упала, король вылетел из седла и так расшибся, что вскоре умер.
Передача трона в другие руки прошла без сучка без задоринки, прямо-таки автоматически. Был закон, и была законная претендентка – родная сестра королевы Марии Второй принцесса Анна, все это время жившая в Англии со своим мужем, принцем Георгом Датским, так никогда и не ставшим датским королем (кажется, из-за того, что его отец славился изрядным долголетием, и сын попросту не дождался, пока трон освободится). На сей раз титула короля Англии Георгу присваивать не стали, и он остался просто мужем королевы – правда, его дети были бы наследниками престола.
Последняя из стюартов
Строго говоря, последней из Стюартов Анна не была, оставались еще Иаков Второй, а потом его сын Иаков Эдуард, «ребенок из грелки», соответственно, отец и брат Анны. Но она оказалась последней из Стюартов, кто занимал английский престол.
Интересно, что наследника престола ей определил парламент особым законом за год до смерти Вильгельма и коронации Анны. Причины были довольно веские. В отличие от Вильгельма и Марии, Анна и Георг прилагали нешуточные усилия, чтобы обзавестись наследником престола.
Но их словно какой-то рок преследовал. Из тринадцати детей Анны одни родились мертвыми, другие – недоношенными, умершими еще во младенчестве, а выжившие опять-таки умирали один за другим в раннем возрасте. Последний, герцог Глостерский, скончался в десять лет. Положительно, злой рок какой-то. Дело, не исключено, в Георге – ни у кого из Стюартов прежде в семье не было такой детской смертности.
Вот у парламентариев и зародились подозрения, что так будет продолжаться и дальше, и следует заранее подобрать наследника, причем с долей крови Стюартов, пусть и небольшой.
Католики из кастинга исключались по определению. Не подходили ни принц Иаков Эдуард, ни потомки Карла Первого, точнее, его дочери Генриетты – ее дочь Анна вышла замуж за католика, герцога Савойского, и была воспитана в католичестве. Единственной приемлемой кандидатурой была София, внучка Иакова Первого – протестантка, дочь протестанта, курфюрста Пфальцского, мать опять-таки протестанта, Георга, курфюрста Ганноверского. По новому закону наследниками английского престола становились София и ее потомство. В общем, это было предусмотрительно – после принятия закона детей у Анны и Георга Датского так больше и не родилось.
