Один из историков Лондона писал о том времени: «Число отраслей и подразделений поистине ошеломляет. Можно спокойно прожить жизнь, зная лишь один мельчайший кусочек своего ремесла. Человек обычно умеет что-то одно, и только одно, и если вдруг в этой единственной области работы не оказывается, он попадает в бедственное положение, потому что ничего другого делать не может».
Некоторые виды деятельности группировались не по городским районам или улицам, а по церковным приходам: в приходе Сент-Джордж – торговцы домашней птицей, в Сент-Мартин – кружевами, в Ламбете – лесом. Мельники – в Стратфорде, колесники – в Дептфорде, шорники – в Чаринг-кросс, живописцы – у церкви Гроба Господня. Вывески для таверн и любых лавок продавались в переулке Хуп-эли.
Немного о самих вывесках. Они и в более поздние времена сохраняли старую средневековую традицию: символические изображения вместо надписей. Изображения Адама и Евы обозначали фруктовую лавку (видимо, в память о неосторожно съеденном Евой яблоке), рог единорога – аптеку, ведро с гвоздями – скобяную лавку, ряд гробов – столярную мастерскую, обмотанный красной материей шест – цирюльню, владелец которой имел лицензию на кровопускание, служившее тогда «лекарством» едва ли не от всех болезней. Соединенные в пожатии мужская и женская руки – брачную контору (не притон с Флит-стрит, а легальную, законную – по английским законам желающие вступить в брак должны были предварительно выправить официальное разрешение, «брачную лицензию»). Попадались символы и курьезные: изображение козла над входом в парфюмерную лавку (вот уж полная противоположность – духи и «аромат» козла), изображение некоего абстрактного «французского короля» у двери в лавку ножовщика (лично мне непонятно, в чем тут символика – как, впрочем, и английским историкам, об этом писавшим).
Таких символических изображений было превеликое множество. А в дополнение к ним – разнообразнейшие эмблемы, обозначавшие разные виды ремесел или просто украшавшие дом по прихоти владельца: медведь на цепи, корабль под парусами, восходящее солнце, ангел (в романе Пристли «Улица ангела» окраинная улочка свое название как раз и получила от висевшего там медного ангела с трубой), шотландский красный лев… Всего не перечислить. Некий домовладелец мистер Белл обладал, должно быть, изрядным чувством юмора: над парадным входом повесил изображение колокола (по-английски колокол – bell).
Часто вывешивались и эмблемы городских районов – в Марилебоне, например, лилии и розы. Прибитый к стене или двери обруч заменял табличку «Осторожно, окрашено!», пучок соломы – знак того, что поблизости ведутся строительные работы и прохожему следует быть осторожнее, чтобы на голову не попала известка, а то и кирпич. Иногда от вывесок случались крупные неприятности. Они порой мешали уличному движению из-за немаленьких размеров или оттого, что висели слишком низко: было распоряжение городских властей, по которому все вывески располагались не ниже девяти футов от мостовой – чтобы под ними мог проехать всадник, каких в Лондоне и в XIX в. было немало. Однако нерадивые владельцы лавок, таверн или домов не всегда это правило соблюдали. Иногда происходило и кое-что похуже, вывески были тяжелые, массивные, крепились на свинцовых крючьях и порой рушились, иногда с изрядным количеством камней или кирпичей из стены. Не раз прохожие получали увечья, а четверо даже погибли – «две молодые дамы, сапожник и королевский ювелир». Нужно еще добавить, что всевозможные изображения на частных домах заменяли еще их номера, появившиеся только в XIX в. Так что обычный адрес для писем мог быть примерно таким: «Боу-стрит, неподалеку от церкви Святого Этельберта, дом с золотым львом».
С этой традицией не покончил и XIX в., когда во множестве появились рекламные щиты и афиши. Однако символические изображения лишь увеличились числом: на кофейнях появились стилизованные изображения чашки, хлеба и сыра, на рыбных лавках «всяческие рыбы в благородном стиле», бакалейщики заказывали целые картины, на которых добропорядочные матроны сидят вокруг чайника или кофейника. Изображения сапога, сигары или печати комментариев не требуют. Очередной курьез: хозяин лавки, где продавались разные средства для травли тараканов, почему-то повесил вывеску, изображавшую… гибель Помпеи.
Кое-какие традиции «землячеств» сохранились и в сегодняшнем Лондоне: респектабельные врачи и хирурги живут на Харли-стрит, всевозможные магазины электроники обосновались на Тоттнем-корт-роуд (где, как и 150 лет назад, множество мебельных магазинов), киностудии – на Уордер-стрит (когда-то центре антикварной торговли), в районе Кларкенуэлл к обитающим там со старинных времен часовым магазинам присоединились в немалом количестве рекламные агентства и офисы дизайнеров.
И закончу главу о Лондоне и лондонцах на вовсе уж юмористической ноте.
Один из героев романа Станислава Лема, ученый муж, посвятил жизнь сбору надписей в общественных туалетах всей Европы. Неизвестно, знал об этом Лем или нет, но еще в 1732 г. некий Харло Трамбо издал книжицу, содержание которой ясно из названия: «Веселый помысел, или Антология оконных стекол и нужников».
Как и современные сортирные писаки, лондонцы прежних столетий отнюдь не чурались поэзии. Общественный туалет в увеселительном саду Панкрассуэл:
Сюда по…ть я в спешке заскочил,
но, чьей-то мудрости увидев испражненья,
был принужден в стихах являть свои уменья
и чуть в штаны не наложил.
В туалете близ Темпла:
Герой в бою не так свиреп на вид,
как тот, кто, тужась, на толчке сидит.
Ну в Темпле обитали люди образованные, что им стоило сочинить незатейливый стишок…
Не были чужды поэзии и тюремные сидельцы. В одной из башен Тауэра среди прочих реликвий сохраняется надпись, датированная 1581 г. Некий Томас Михоу нацарапал какой-то железкой:
Я злые пытки вытерпел сполна,
но мне свобода не была дана.
Надписи на стенах – еще одна старинная лондонская традиция. Еще Томас Мор в одной из своих книг цитировал такую, в немалом количестве повторенную во многих районах города: «D. С. лишены всякого Р.» Кое-что Мор расшифровал: предположил, что имеется в виду «готовность, с коей женщина предается телесному разврату, если она одурманена питьем», а «D. С.», скорее всего, означает drunken cunts – «пьяные бабы» на староанглийском. Но вот что такое «Р.», осталось загадкой и для Мора, и для современных историков Лондона.
Были надписи религиозного плана. Некий Томас Берри накорябал на стене: «Порази их, Господи, твоим мечом». Кого конкретно он имел в виду, было известно только ему самому. Из этого же ряда – «Христос – Бог», «Джованна Сауткот» (жившая в 1750–1814 гг. дочь фермера, «пророчица» и проповедница, религиозная фанатичка, у части народа пользовавшаяся большой популярностью).
Были надписи политические, связанные с именами видных государственных деятелей: «Проклятье герцогу Ричмондскому!», «К чертям Питта!», «Нет налогу на экипажи!». Были чисто бытовые: «Джеймс Боун не умеет целоваться», «Роуз Мэлони – воровка». Кто-то размашисто вывел: «Смерть евреям!» Очень много надписей «был здесь», «был сдесь», «был тута» – очень часто подписанных либо полными именами, либо инициалами. Тут уж знакомая и нашему времени неистребимая тяга таким вот нехитрым способом увековечить себя для потомства, коли уж больше нечем. Как сказал одному из лондонских писателей такой вот любитель плюнуть в вечность: «Если вы хотите остаться в городе на веки вечные, вернее всего будет где-нибудь расписаться». Кто-то, опять-таки не чуждый поэзии, оставил на стене таверны возле Ковент-Гардена послание потомкам:
