– Почему ты вдруг решил их пересмотреть?
– Просто… навеяло, – размыто ответил отец. – Кстати, у меня для тебя кое-что есть.
Он прошаркал к столу и вернулся с книгой в потертой тканевой обложке. Страницы были морщинистые и желтые и отчетливо пахли старой бумагой. Беатрис с любопытством открыла том на первой странице.
«Американская конституция» – гласила надпись жирными печатными буквами. Статья I: Корона.
Кто-то подчеркнул первый абзац: Король является главой государства, символом его единства, славы и постоянства. После восхождения короля на престол Бог поручает ему руководить правительством этой страны в соответствии с ее законами и защищать права ее народа. Король является самым высоким представителем американского государства в международных отношениях…
Король, король – повторялось снова и снова. Отцы-основатели никогда не предполагали, что женщина может управлять своим народом.
Беатрис сделала себе мысленную пометку пересмотреть текст, чтобы вместо этого было сказано «суверен».
– Это копия принадлежала твоему деду, а потом перешла мне. Кое-где на полях ты найдешь некоторые наши пометки. Надеюсь, ты будешь основываться на ней, – сказал папа странным тоном. – Быть монархом – это одинокая работа, Беатрис. Если у тебя возникнут вопросы, когда меня уже не будет рядом, пообещай мне, что станешь искать ответ здесь.
Обычно он не вел таких печальных бесед. Однако в этом и заключалась самая странная часть обязанностей наследника трона: они всю жизнь посвящали обучению работе, которую могли принять на себя только после смерти отца.
– К счастью, до этого еще далеко, – твердо сказала Беатрис.
Король уставился на кольца на своих сложенных руках.
– Не уверен.
Ее сердце пропустило удар.
– О чем ты?
Когда отец поднял голову, все черты его лица были отмечены скорбью.
– Беатрис, мне диагностировали рак легких в четвертой стадии.
Из комнаты будто разом высосали воздух. Все затихло, словно старые дедушкины часы в углу остановились, словно даже ветер за окном замер от слов ее отца.
Нет. Этого не может быть, нет, нет, нет…
– Нет! – Беатрис не помнила, как встала, но каким-то образом оказалась на ногах. – Кто твой доктор? Я хочу пойти с тобой, пересмотреть твой план лечения, – тараторила она, думая вслух. – Ты справишься, папа, точно, справишься, ты самый сильный человек, которого я знаю.
– Беатрис. – Голос отца сорвался. – У меня четвертая стадия. Лечения нет.
Понадобилось время, чтобы до нее дошел смысл его слов.
Голова взорвалась болью. В ее ушах зазвенело, словно реальность разбивалась на кусочки и рассыпалась вокруг нее.
– Папа… – прошептала Беатрис; ее глаза горели, и тут она увидела, что слезы текут по его лицу.
– Я знаю, – тяжело сказал он, кивнув. – Знаю.
Она упала на диван и обняла его за плечи. Папа просто обнял Беатрис и позволил ей заплакать, выпустить огромные горькие рыдания, что разрывали изнутри ее грудь. Он тихо гладил дочь по спине, как обычно делал в детстве, чтобы ее утешить. Беатрис хотелось снова стать маленькой девочкой: вернуться назад, когда все было так просто, когда поцелуй и пластырь могли решить практически любую проблему.
Она не могла вынести мысль, что он уйдет. Ее отец, который бросал ее в бассейн и делал вид, будто запускает дочь в космос; который читал сказки ее чучелу выдры, когда гордость не давала Беатрис попросить почитать их себе; который всегда был ее величайшим защитником и самым главным чемпионом. Ее папа, а еще ее король.
– Я люблю тебя, пап, – прошептала Беатрис, проталкивая слова через сорванное горло.
– Я так тебя люблю, Беатрис, – повторял он ей снова и снова. Его голос был ровным, но отец все еще плакал, потому что ее волосы были влажными от его слез.
Ему не нужно было говорить вслух, Беатрис и так знала, о чем он думает. Лучше она выплачет эти слезы здесь, наедине с ним, потому что другого момента у нее не будет. Отныне ей нужно быть сильной ради отца. Ради семьи. А главное – ради страны.
Решимость Беатрис немного пошатнулась при мысли о том, что грядет – ей придется встать у руля гораздо раньше, чем она могла себе представить, – но с этим Беатрис разберется позже. Этот страх был ничем по сравнению с тем горем, которое ее пронзало.
В конце концов она откинулась назад, ее рыдания стихли. Утренний свет проникал через окно и танцевал по ковру под их ногами.
– Кто еще знает? – спросила Беатрис, все еще шмыгая носом. – Ты сказал маме?
– Еще нет. – Голос короля звучал хрипло. – И если бы я мог не говорить тебе, то бы и не сказал. Я бы хотел, чтобы у меня был способ рассказать Беатрис, моей преемнице, не сказав Беатрис, моей дочери. Это дело государства, дело двух монархов.
– Я понимаю. – Беатрис пожелала стать сильной для своего отца, стать Беатрис-преемницей. Но Беатрис-дочь не могла остановить молчаливые слезы, которые текли по ее щекам.
– Обещаю, что скоро скажу твоей маме – и Сэм, и Джеффу, – поспешил добавить отец. – Но сейчас я хочу насладиться отмеренным мне временем, сколько бы его ни осталось, без витающей над нами – и над всей страной – тени моей болезни.
Как будто чтобы доказать, как мало времени у него в запасе, отец зашелся в приступе кашля: тяжелого, мучительного кашля, который, казалось, сотрясал все тело. Наконец король посмотрел на Беатрис, и его рот сжался в мрачную линию.
– Сколько? – спросила принцесса.
– Надеюсь, год, – тихо сказал отец. – Но, скорее всего, несколько месяцев.
Беатрис прикусила губу почти до крови.
– Ты будешь великой королевой, – медленно произнес отец, словно тщательно подбирая слова. – Но, как я уже говорил, наша работа – нелегкое бремя. Это гораздо больше, чем благотворительная деятельность или политика – заседания Кабинета министров, назначения послов, главнокомандующего вооруженными силами. Более того, самая важная роль монарха – быть живым символом. Когда ты станешь королевой, люди будут смотреть на тебя как на главный оплот стабильности в запутанном и постоянно меняющемся мире. Корона – это волшебное звено, которое связывает эту страну, мирно переплетает все ее части, политические партии и людей.
Беатрис уже слышала это раньше. Но услышав сейчас, зная, что ее время придет слишком быстро, она почувствовала, что слова приобретают совершенно новый смысл.
– Я просто… – Беатрис разгладила ладонями джинсы, чтобы успокоиться. – Я не готова.
– Хорошо. Если бы ты думала, будто готова, это четко доказывало бы обратное, – прямо, но с безошибочной теплотой сказал король. – Никто никогда не бывает к этому готов, Беатрис. Я уж точно не был.
Ее сердце бешено металось от горя к панике.
