Взяла трубку, набрала номер. Радич отозвался сразу:
– Алло?
– Доброе утро, Сергей Петрович, это Оля. Ну что? Слышно что-нибудь?
– Оленька, пока ничего не слышно.
– Вы хотели позвонить кому-то, узнать, где может быть Павел…
– Приходи, с работы и позвоним. Вместе как-то удобнее. Когда думаешь выехать?
Неужели Радичу все равно, что происходит с Павлом? Помолчав, сказала:
– Не знаю даже.
– И все же?
– Ну… выеду без десяти девять. Ехать же пять минут.
– Не беспокойся, может, все уладится. – Что-то в голосе Радича показалось ей странным. – Значит, встречаемся на работе?
– На работе. – Положила трубку. «Все уладится». Хорошо Радичу так говорить, а каково ей?
Заставила себя выпить кофе, приняла душ. Решив выехать на работу раньше, оделась, спустилась вниз. Открыла почтовый ящик, взяла толстый белый конверт, на лицевой стороне которого квадратными буквами, от руки, было написано: «Ольге Добродеевой (лично)».
Повертев конверт, подумала: «От кого бы это? Может, какие-то документы от Управления домами? Ладно, не здесь же вскрывать, посмотрю в машине».
Ее белый «фольксваген», накрытый брезентовым чехлом, стоял во дворе. Сняла брезент, скатала, спрятала в багажник. В машине, пока прогревался двигатель, разорвала конверт.
В конверте лежала толстая пачка фотографий; на фотографии, находившейся сверху, Павел наливал шампанское какой-то зеленоглазой смазливой девице.
Вгляделась. Эта шлюха – а кто же, как не шлюха? – смотрела на Павла влюбленными глазами. Ну и ну. Судя по парам, танцующим за ними, все это происходило в ресторане. Ну да, ресторан «Яр». Певица по имени Стелла.
Сжав зубы, Оля стала перебирать фотографии. Как она поняла, все было снято с одной точки. Павел и та же самая девица чокаются, подняв бокалы. Вот снова чокаются. Вот смотрят друг на друга. Вот танцуют. Снова танцуют.
Подумала: «Девица-то в самом деле смазлива». Донельзя смазлива. Девка же, во время танца тесно прижимавшаяся к Павлу, судя по ее глазам и блаженной улыбке, умирала от счастья.
Следующая фотография, после танцев, заставила ее застонать. На фотографии были запечатлены голый Павел и голая девица, трахающиеся друг с другом!
Не веря своим глазам, стала перебирать оставшиеся снимки.
Лучше бы она не делала этого. На всех оставшихся фотографиях Павел и девица делали то же самое, что и на предыдущем снимке, только в разных позах!
Швырнув фотографии на пол машины, откинулась на сиденье. Она точно знала: так плохо, как сейчас, она не чувствовала себя еще никогда. Она готова была умереть. Умереть от злости, от ревности, от стыда, от бессилия.
Вспомнила слова Радича: «Он не из тех, кто может пускаться в сомнительные авантюры». Еще как из тех! Еще как! Скотина! Плотоядное животное! Самец, готовый на все, лишь бы совокупиться с самкой! С самкой, которая, по сути, такое же животное, как он сам!
Посидев с закрытыми глазами, сказала себе: ладно. То, что она уходит от этого мерзавца, прикидывающегося влюбленным в нее, от Молчанова, – это ясно. Но сначала она покажет все эти фотографии Радичу. Пусть Радич увидит сам, до чего может дойти его любимец, его дорогой Паша.
Собрав с пола фотографии, вложила их в конверт. Нет, конечно, Радичу она эти снимки не покажет. Ей стыдно.
Выехав со двора, повернула на Большую Никитскую, затем свернула на Суворовский бульвар, въехала в тоннель. Все это время она повторяла про себя: «Скотина! Мерзавец! Животное!»
После тоннеля, привычно повернув направо, вдруг увидела Радича. Стоя у кромки тротуара перед своей машиной, он делал ей какие-то знаки.
Притормозив, встала у тротуара. Подойдя, Радич пригнулся:
– Оля, доброе утро. Можешь перейти в мою машину? Важное дело.
– Ну… хорошо. – Выключила мотор. – Что случилось?
– Скажу в машине. Давай.
– Хорошо, иду.
Не забыв взять конверт с фотографиями, вышла. Пройдя с Радичем к «Ниве», села на переднее сиденье. На заднем увидела Костомарова.
Сев рядом с ней, Радич некоторое время изучал в зеркале улицу.
– Оля, о том, что я ничего не знаю, я сказал тебе по телефону нарочно.
– Нарочно?
– Да. Не исключено, что ваш с Павлом телефон прослушивается.
– Кем?
– Какой-то из спецслужб. Возможно, мой и Константина – тоже.
– Но… почему?
– Еще не знаю. Знаю только, что Павел попал в беду.
– Откуда вы это знаете?
– Павел позвонил мне ночью. И сообщил об этом шифром.
– Шифром?
– Да. Когда мы служили на Балканах, у нас в ходу был особый шифр, мы объяснялись с помощью перестуков по телефонной мембране. Сейчас, позвонив мне, он не сказал ни слова, только отстучал, что он в опасности. И предложил, опять же шифром, встретиться сегодня в двенадцать дня в условном месте.
– В каком?
– Пока я еще сам не определил, какое место он имел в виду. Но думаю, в конце концов вычислю, где это.
Она сидела, судорожно сжимая в руках конверт.
– Ты что? – спросил Радич.
– Ничего. Все в порядке.
– Я вижу, что не все в порядке.
– Ну… Сергей Петрович, а может, он совсем в другой опасности?
– В какой?
Протянула конверт:
– Вот в этой. Посмотрите.
– Что это?
– Посмотрите. Это лежало утром в моем почтовом ящике.
Радич взял конверт:
– Что там?
– Сами увидите. – Она отвернулась.
Конечно, показывая эти снимки Радичу и Костомарову, она совершает в отношении Павла что-то вроде предательства. Но разве он сам ее не предал?
Подождав, пока Костомаров придвинется, Радич сказал:
– Хорошо, начнем смотреть.
После того как фотографии были изучены, Радич аккуратно сложил снимки в стопку. Спрятав в конверт, сказал:
– Я хотел бы на какое-то время оставить снимки у себя. Для изучения.
– Для какого еще изучения?
– Я хочу точнее понять, кто и как сделал эту липу.
– Вы считаете, это липа?
– Конечно. Липа чистой воды. Это сделанные кадры.
– Что значит «сделанные»?
– Поставленные, срежиссированные. Если ты хорошо их рассмотрела, то не могла не заметить, что в так называемых любовных позициях Павел наверняка в отключке. Под воздействием психотропов. Специалист это увидит сразу.
