– На одном из таких самолетов 1 Мая 1918 года я летал на Ходынском поде, совершив 18 мертвых петель, – вспоминает Россинский. – На аэродроме присутствовал Владимир Ильич Ленин.
После приземления я был ему представлен. Он аплодировал мне и назвал «дедушкой русской авиации», как старейшего русского летчика. С тех пор это любовное прозвище Ильича так и осталось за мной… А 7 ноября 1918 года, также в присутствии Ленина, я летал над Красной площадью во время демонстрации и разбрасывал листовки.
В 1919 году Россинский принимал участие в борьбе против белогвардейских полчищ Мамонтова.
За свою энергичную работу Борис Илиодорович был одним из первых в нашей стране награжден орденом Трудового Красного Знамени.
В 1923 году он становится активнейшим деятелем созданного тогда Общества друзей Воздушного Флота.
Наша дружба с Россинским не ослабевала. В 1934 году мы с Пионтковским получили свои первые ордена (ордена Красной Звезды) и решили по-настоящему отпраздновать это радостное событие.
На Арбате, в Малом Власьевском переулке, в уютном особняке Россинского, подаренном ему Советским правительством, мы устроили пир. Я пригласил также известных в свое время в нашей авиации старых летчиков: И.И. Калиншина, Я.Н. Моисеева, Б.Г. Чухновского, З.Н. Райвичера. Всего было человек двадцать.
Б.И. Россинский и А.С. Яковлев на воздушном параде в Тушино 18 августа1949 г. Архив ОАО «ОКБ им. А.С. Яковлева».
Жена Россинского – Анфиса Сергеевна – устроила сюрприз. Она была дочерью известного в свое время в Москве хозяина загородных ресторанов «Стрельна» и «Мавритания». По старому знакомству она пригласила на наш вечер небольшой хор цыган под управлением одного из знаменитых содержателей цыганских хоров, Полякова.
Концерт был замечательный. Не обошлось и без традиционной величальной, под известный надев которой «Выпьем мы за Сашу, Сашу дорогого, а пока не выпьем, не нальем другого», мне пришлось осушить бокал шампанского, В одной из комнат своего особняка Россинский устроил небольшой, так сказать, домашний аэромузей. Чего-чего только здесь не было! И старейший авиамотор «Гном-Рон» с одного из первых французских самолетов, и мотор «Анзани», и деревянный пропеллер системы «Шовьер», и афиши времен 1910–1911 годов, возвещавшие москвичам о полетах Россинского на Ходынке, и пара колес аэроплана, представлявших нечто среднее между колесами велосипеда и мотоцикла.
А чего стоили вороха интереснейших фотографий! Перебираю фото, а Россинский объясняет:
– Вот здесь сарайчик – первый ангар на Ходынке, положивший основание Центральному московскому аэродрому. Крыша его была покрыта толем и протекала. Во время дождя крылья самолета намокали… Моторчик на самолете был слабенький, и самолет «Блерио» еле смог оторваться от земли…
– А это авиатор Россинский собственной персоной, стоит у аэроплана «Блерио» в 1910 году…
– На этом снимке первая русская аэродинамическая труба в МВТУ. В этой трубе Жуковский со своими учениками проводил свои опыты по аэродинамике…
– Вот этот самолет «Диэйчфор» – «Де Хэвиленд-4»…
– Знаю этот самолет, – говорю я. – Это очень опасный самолет. В бытность мою мотористом на Ходынке много побилось людей на этой машине.
Но Борис Илиодорович возражает:
– Нет, хороший самолет, я на нем благополучно летал, правда, пять раз горел, но вовремя садился…
– На этом фото некоторое участники первой авиационной недели в Петербурге, – продолжает Россинский. – Тогда проводились полеты на аэропланах, в основном французских. Крестиком отмечен капитан Мациевич, который во время полета вывалился из своего сиденья и погиб. Он одновременно со мной учился летать во Франции.
А вот летчик Васильев у своего «Блерио». Он один из семи летчиков благополучно совершил перелет из Петербурга в Москву. Этот перелет на расстояние 640 километров длился целую неделю. Остальные кто разбил свою машину в пути, а кто и сам убился…
И так подолгу сидим, бывало, а Борис Илиодорович все вспоминает о прошлом.
Друзья и знакомые
Осенью 1933 года, мы с летчиком-испытателем Юлианом Пионтковским проходили чистку на открытом партийном собрании авиационного завода имени Менжинского в Москве.
Один за другим выходили на эстраду, к президиуму собрания члены и кандидаты партии – рабочие, механики, инженеры.
Вдруг в зале сильно зашумели, раздались рукоплескания, головы повернулись к входной двери. Я тоже обернулся и увидел высокую сутуловатую фигуру человека в легком светлом пальто, с расшитой тюбетейкой на голове. Его провели в первый ряд и усадили на свободное место рядом со мной.
Я сначала не понял кто оказался моим соседом. И только когда он, приветливо улыбаясь, протянул мне руку как знакомому, хотя встретились мы впервые, я увидел, что это Алексей Максимович Горький. Можно представить мое удивление.
Это было время, когда Алексей Максимович, вернувшись из Сорренто в Москву, ездил на заводы, на стройки, встречался с рабочими, учеными, пионерами, летчиками. Горький появлялся в цехах, на собраниях, приглядывался к людям, всем интересовался, все хотел знать, всюду побывать, все видеть собственными глазами. И вот неожиданно для всех прибыл он на партийное собрание нашего авиационного завода.
Максим Горький на партийной чистке в цехе № 1 завода № 39 8 сентября 1933 г. Из газеты «Менжинец». Снимок сохранила Н.С. Гудкова, заместитель секретаря ячейки ВЛКСМ завода. Слева направо: А.С. Яковлев, Н.С. Гудкова, Б.А. Котик, драматург В.М. Киршон, М. Горький, его сын М.А. Пешков. Из архива Ю.В. Засыпкина.
Оглядев зал, он вполголоса обратился ко мне:
– И вы сегодня проходите чистку?
Я кивнул головой.
– Волнуетесь?
– Очень волнуюсь, Алексей Максимович.
В это время Юлиан Пионтковский стоял на трибуне и рассказывал о своей жизни, о том, как он, будучи в 1917 году слесарем-мотористом в одном из авиационных отрядов, загорелся желанием стать летчиком, окончил авиационную школу, стал инструктором школы летчиков и, наконец, летчиком-испытателем…
– Вопросы есть? – спросил председатель.
– Знаем, знаем! – прокатилось по залу под аплодисменты.
– Вы его знаете? – спросил Горький, указывая взглядом на Пионтковского.
– Как же, это приятель мой.
– Ну вот, видите, как его приветствуют, и вы не волнуйтесь, – сказал Алексей Максимович, аплодируя вместе с другими.
Не знаю, то ли потому, что Алексей Максимович заинтересовался моей биографией, рассказанной на этом партсобрании, то ли потому, что он вообще ратовал за написание книг «бывалыми людьми», но через некоторое время он предложил мне написать очерк моей жизни – «Становление советского инженера» – для основанного им альманаха «Год семнадцатый».
