Никто не потрудился мне возразить. Они видели то же, что видел я, и знали точно так же, как я, что это должны быть останки Рейчиса.
Белкокоты — создания с маленькими костями. Без плоти, кожи и меха, без этого неукротимого духа то, что осталось, походило на скелет домашней кошки. Не осталось ничего от храбрости и нахальства Рейчиса, его воровской натуры и верного сердца.
Я был слишком испуган, чтобы хотя бы дотронуться до костей. Вдруг они рассыплются в пыль и исчезнут в буре, которая начала подниматься вокруг?
— Ты должен поговорить с ним, — прошептала Диадера. Она держала меня за руку, словно беспокоясь, что меня тоже унесет крутящимся ветром. — Скажи ему, что он для тебя значил.
Почему люди внезапно становятся такими глупыми в минуты, когда хотят тебя утешить? Мертвый есть мертвый. Рейчис ушел, сгинул для меня навеки, потому что не мог удержаться от попыток спасти меня даже после того, как я его бросил.
Отчаянно пытаясь избавиться от потока горя, который уже захлестнул меня до шеи и все прибывал, я задумался над словами Диадеры… Не потому, что верил, будто это пойдет на пользу, а потому, что ее слова дали повод отвлечься на подозрения и бессердечное озарение. Она говорила с акцентом знатной дароменки и демонстрировала все их манеры — даже изысканный флирт. Дароменская культура очень серьезно относится к смерти; это величественный народ, поэтому ранг и родословная определяются множеством способов. Ритуалы. Парады. Ночное бдение. Торжественное красноречие.
Но они не разговаривают с мертвыми.
Что означало — Диадера была не той, за кого себя выдавала.
Так много лжи. Ее. Моей. Как нас еще не раздавил такой груз?
Я посмотрел в эти бледно-зеленые глаза, которые притягивали меня всякий раз, когда я их видел. Она, наверное, знала: ее предложение выдаст, что она не дароменка, но все равно его сделала.
— Почему? — спросил я.
Она ответила на обе стороны моего вопроса одновременно:
— Потому что это облегчит твое горе.
Рука нажала на мое плечо. Бателиос.
— Мы на севере поем для благородных павших. Я спою для Рейчиса, если ты позволишь.
— У меня нет при себе ладана, — сказал Турнам. Его голос звучал тише и добрее, чем я думал, что такое для него возможно. — Но я знаю священные молитвы наизусть. Попроси — и я помолюсь Богу, чтобы он даровал твоему другу вход в его владения, позволил сидеть на его плече, когда он сверху взирает на нас.
Один за другим они делали похожие предложения. Азир. Сутарей. Гхилла. У всех наших народов есть способы, как справиться со смертью. Но ни один из них не заставил бы меня почувствовать себя хоть немного лучше.
Я снял рубашку, расстелил ее на земле рядом с маленьким холмиком. Взял одну за другой иссушенные кости и осторожно завернул их в льняную ткань, в конце концов скатав ее в неуклюжий сверток. Оставил на песке игральную карту, темно-красную, как кровь. Долг был уплачен, хотя и не мной.
Я задрожал. В пустыне ночью становится холодно.
— Теперь нам надо идти, Келлен, — сказала Диадера. — Аббат должен узнать, что мы выяснили. — Она показала на сверток у меня под мышкой. — Мы можем найти место в аббатстве, чтобы похоронить твоего друга.
Я отодвинулся, прежде чем она смогла взять меня за руку. Диадера все еще думала, что я собираюсь вернуться вместе с ними.
Ни она, ни остальные не догадались, как чародейка в пустыне смогла пробить завесу, скрывающую местоположение Эбенового аббатства. Теперь мне нужно было держать рот на замке, позволить Азиру проложить дорогу обратно в аббатство, а затем спрыгнуть с нее, как только остальные уйдут слишком далеко вперед, чтобы вернуться. Это был очень хороший план. Простой. Разумный.
— Это я виноват, — сказал я.
Я слышал споры на тему о том, что самая распространенная причина смерти изгоев — не гибель от рук врагов, как думает большинство, а самоубийство. Может, обе стороны спорящих правы.
Диадера неправильно меня поняла и сделала еще одну попытку утешить:
— Келлен, ты не…
— Я говорю не о Рейчисе! — закричал я на нее.
Идиот. Хватит болтать. Просто продолжай дышать, проживи еще день, потом еще один, потом еще, пока не найдешь причины жить. Но я не мог. Остальное хлынуло потоком, прежде чем более здравая часть меня смогла одержать верх.
— В смысле не только о Рейчисе. Чародейка получила тот осколок оникса от меня. Я послал его сестре, а она отдала его нашему отцу. Его зовут Ке-хеопс, он лорд-маг из дома Ке и замышляет стать Верховным Магом всего народа джен-теп. А еще он глава военного отряда. Вообще-то все это была его идея, поэтому, когда он явится к вашим воротам и убьет всех, кого вы любите, вы поймете, что все из-за меня.
Я видел по лицу каждого, как они потрясены. Как бы мало я ни значил в этом мире, за последнюю пару лет я все же приобрел кое-какую репутацию. Как и моя семья. Аббат не походил на парня, который впускает человека, не выяснив сперва, кто это, но, думаю, другим он обо мне не рассказал. А может, несмотря на то как я с ними обращался, они хотели дать мне шанс проявить себя.
— Зачем? — спросила Гхилла.
У нее был обиженный вид — как будто до сего момента она меня уважала, а я внезапно ее разочаровал. Почти смешная ирония.
Я посмотрел на Турнама, ожидая, что нападки начнутся с него. Он наблюдал за мной, наши глаза встретились, и он покачал головой.
— Какая стерва.
— Что?
— Твоя сестра. Ну и мерзкое она провернула дело. — Он показал на кости, завернутые в мою рубашку. — Держу пари, ты попросил ее помочь белкокоту, так? А она впарила тебе чушь о том, что ей нужна частица твоей души, или его, чтобы послать какие-нибудь мощные чары для его спасения?
Я не смог выдавить ответ. Я все еще ожидал, что его теневые ленты обмотаются вокруг моего горла и выдавят из меня жизнь.
— Было необходимо нечто связанное и с тобой, и с белкокотом, — сказала Сутарей. — Исцеляющие заклинания основаны на кровных симпатиях, и для них требуется некий символ связи с реципиентом.
Диадера стояла рядом со мной:
— Отчего стало гораздо проще обмануть Келлена.
— Вы все спятили? — вопросил я. — Вы не слышали, что я сказал? Это моя вина, что ватага знает, где находится аббатство! Клянусь всеми предками, как вы, люди, выживали так долго?
Турнам ткнул меня кулаком в плечо.
— Наверняка не благодаря тому, что доверяли своим родственникам. — Он захихикал. — Чувак, для изгоя ты такой легковерный!
Не успел я ответить, как Азир потянул меня за руку. Он закатал правую штанину, обнажив уродливый шрам в несколько дюймов длиной, наполовину опоясывающий его голень.
— Это сделал мой отец. Он думал, что если отрежет мне ноги, никто никогда не узнает, что у меня Черная Тень. Мне все еще больно ходить.
