Впервые с тех пор, как я покинул свой народ, я заставил себя поверить, что могу быть магом. Я послал свою волю в татуировки железа, огня, шелка, песка и крови, нащупывая ту, которая мне подчинится. Сперва ничего не произошло, но, вернувшись к татуировке огня, я почувствовал нечто вроде зуда — не такого, какой чувствовал в тот день, когда впервые зажег татуировку дыхания. С крошечным проблеском надежды я удвоил и учетверил свои попытки. Если бы здесь был мой старый мастер заклинаний, он бы гордился мной — и был бы удивлен тем, как идеально и полностью я контролирую татуировку огня.
А потом случилось это. Зуд превратился в нечто другое — то, что одновременно жгло и замораживало меня, причиняя такую боль, что я упал на колени.
— Келлен! — Диадера схватила меня за плечи. — Что случилось? Скажи нам, что делать!
— Вы ничего не можете сделать, — неловким напряженным голосом сказала Сутарей. — Вот что означает быть связанным контрмагией.
Я ослабил волю, и боль начала исчезать. Никакая магия ко мне не явилась, во всяком случае, такая, какую я мог бы использовать.
— Все еще больно? — спросил Азир.
Я покачал головой. Я не мог заставить себя заговорить.
— Тогда почему ты плачешь?
— Оставь его в покое, — сказала Сутарей.
Турнам — наверное, все еще раздраженный тем, что Нифения не поддалась его чарам, — не был таким понимающим.
— И что тут такого? Ты ведь и раньше знал, что тебя связали контрмагией, так? Поэтому тебе никогда не стать большим магом, как твой папочка. И кончено дело.
Сутарей положила руку ему на грудь и осторожно оттолкнула.
— Он только что узнал, что если бы родители не связали его контрмагией, он мог бы стать магом огня.
— Мне жаль, Келлен, — сказала Диадера.
Она опустилась рядом со мной на колени и положила руку на мою левую щеку, коснувшись пальцами отметин вокруг моего глаза.
— Тебе нужно побыть одному? Я могу попросить остальных на некоторое время уйти.
— Нет, — молча ответил я с помощью нашей теневой связи. — У нас нет на это времени.
Турнам был прав. Ничего на самом деле не изменилось. Раньше я не мог использовать магию огня и теперь не могу. Просто то маленькое мерцание, которое я почувствовал, — крошечное обещание, что могло бы быть нечто большее, если бы меня не связали контрмагией… Оно вернуло все разбитые мечты, которые, как я думал, оставил позади.
Диадера, прикасаясь ко мне, глубже вошла в мои мысли.
— Возможно, это знак, Келлен. Может, пришло, наконец, время отбросить все это. Перестать быть отчасти джен-теп, отчасти аргоси, отчасти всем, кроме одного, кем ты на самом деле являешься: Черной Тенью.
Она наклонилась и поцеловала меня в щеку. Тепло ее губ на моей коже, ощущение близости, не только физической, но некой связи между нами — все это сбивало с толку и опьяняло. Мне хотелось большего.
Я встал и встряхнулся.
«Несколько часов назад ты решил, что влюблен в Нифению. Теперь ты возбуждаешься и беспокоишься из-за Диадеры. Выясни, кто ты, прежде чем разрушить чужую жизнь».
— Я в порядке, — сказал я остальным. — Боль была хорошим напоминанием.
— Хорошим напоминанием о чем? — спросил Турнам.
Я указал на татуировки на моем предплечье:
— Члены военного отряда прокладывают мост благодаря эфирной связи со своими татуировками. Если мы начнем связывать контрмагией тросы моста, которые закрепились у аббатства, маги почувствуют то же, что чувствовал я… Только, наверное, в десять раз хуже.
— А вот этим зрелищем я бы наслаждался, — сказал Турнам.
Бателиос выглядел не таким уверенным.
— Не оставит ли такая атака весь ваш народ без самых могучих защитников?
Меня поразило его сострадание к тем, кто был бы счастлив увидеть его мертвым, и я снова удивился тому, насколько он отличается от остальных… Но сейчас у меня имелись более насущные проблемы.
— Если повезет, нам не придется связывать контрмагией многих из них. Ни один маг, увидев, что с его товарищами происходит такое, не станет слоняться поблизости. Они отзовут свою магию, и мост развалится прежде, чем кто-нибудь сможет по нему пройти.
Диадера, Сутарей, Турнам и Гхилла обменялись взглядами втайне от Бателиоса и Азира, что подтвердило мои подозрения об этой маленькой группе. Но поджимали более срочные дела.
— Насколько мы далеко от центральных территорий джен-теп? — спросил я.
Сутарей показала на восток.
— Около двухсот миль. А что?
Я повернулся к Азиру:
— Ты сможешь проложить дорогу, чтобы мы добрались туда? Мне нужно взять кое-что из дома моего отца.
Мальчик был потрясен:
— Я… Я уже очень устал, Келлен. И если придется вернуть нас в аббатство, тогда…
— Нам не нужны чернила для татуировок, если это то, что ты ищешь, — сказала Сутарей.
Повернувшись, я увидел, что она вынимает из своей сумки флаконы, которые я сразу узнал.
— Зачем тебе…
Я замолчал, потому что уже понял, зачем. Когда Сутарей бежала от нашего народа, она, должно быть, захватила чернила с собой. Она знала, что однажды Черная Тень начнет овладевать ею, и она закончит так же, как тот сумасшедший маг, с которым мы сражались пару дней назад. Прежде чем она потеряет волю к сопротивлению, она уберет то, что сделало бы ее опасной для других.
— Это мой долг, — сказала она мне тихо, как будто страх и страдание, заключенные в ее словах, могли разделить только мы двое.
Турнам хлопнул меня по руке.
— Похоже, у нас в кои-то веки будет честный бой. Я знал, что ты справишься, облачный мальчик.
Жест был дружеским, но прозвище только напомнило мне, что сасуцеи пребывала в спячке со времени первого боя в аббатстве. Я не был уверен, что она до сих пор в моем правом глазу.
«Куда бы ты ни ушла, сумасшедший дух воздуха, надеюсь, ты найдешь лучшего попутчика, чем я».
Мы побыли там еще некоторое время, давая Азиру как можно дольше отдохнуть. Гхилла недоумевала, почему нельзя просто воспользоваться Мостом Заклинаний, ведь это было бы быстрее. Сутарей дала исчерпывающее и довольно отвратительное описание того, что произойдет с нами в тот миг, когда маги почувствуют на своем мосту незваных гостей, и это положило конец дискуссии.
В конце концов, Азир встал, закрыл глаза и заставил возникнуть теневую дорогу. Из-за морщин на бледном лице казалось, что он сжигает что-то внутри себя, что никогда не удастся до конца восполнить. Турнаму пришлось нести его всю дорогу, и мышцы на его руках дрожали, когда он удерживал Азира вертикально, чтобы ноги мальчика могли создавать впереди нас дорогу, и ему не приходилось бы поддерживать собственный вес.
