– Произведение искусства, лейтенант. Не стану притворяться – летать этим самолетом неизмеримо лучше, чем коммерческими авиарейсами, однако, в конечном итоге, полет есть полет. Конечно, достойная пища, возможность размять мышцы, выбор напитков… но все равно часами сидишь в неподвижности, и для организма это даром не проходит. Как только мы закончим обсуждать все то, что вы хотели бы обсудить, я проплыву дистанцию в бассейне, приму теплую ванну – и сразу спать.
– Неплохой план, сэр… Вы знаете, по какому поводу мы искали с вами встречи?
– Около полуночи мне позвонили из офиса мистера Вайдетта и сообщили, что бедняжка Элиза Фримен мертва и со мной хочет побеседовать полиция. Я сделал вывод, что смерть была противоестественной.
Эмоций на лице у Хелфготта при этих словах было не больше, чем у терракотовой статуи.
– Если под противоестественной понимать смерть, вызванную любой причиной, кроме старости, то вы не ошиблись, сэр, – подтвердил Майло.
– Прискорбно. Могу я поинтересоваться, где и когда умерла мисс Фримен и при каких обстоятельствах?
– Несколько дней назад у себя дома, сэр. Что до обстоятельств, то они пока под вопросом.
– Не уверен, что понимаю вас, лейтенант.
– Причина смерти пока не установлена.
– То есть она не является однозначно криминальной?
Майло не ответил. Взгляд Хелфготта наконец-то оторвался от летного поля.
– Итак, вы искали встречи со мной, потому что…
– Элиза Фримен работала в Академии.
– Вы же не хотите сказать, что работа имеет отношение к ее смерти?
– Была ли она довольна своей работой?
– Почему нет?
– Работа может быть источником стресса. Любая работа, сэр.
Хелфготт наконец поставил стакан и снял очки. У него оказались маленькие глазки, светло-карие, водянистые, а тяжелые веки делали их еще меньше.
– Обычно я не занимаюсь организацией учебного процесса, но если по этой линии у нее были бы мало-мальски серьезные проблемы, мне наверняка доложили бы. После звонка от мистера Вайдетта я позвонил доктору Ролинс, и она подтвердила, что Фримен полностью устраивала занимаемая должность и никаких конфликтов у нее ни с кем не было.
– Похоже, вы тоже сразу задались вопросом, нет ли связи между смертью Элизы Фримен и Академией.
Очки вернулись на переносицу.
– Отнюдь, лейтенант. Просто я не слишком быстро соображаю и обычно стараюсь компенсировать этот свой недостаток тщательностью в деталях. Жизненный опыт, который я в меру сил стараюсь передать нашим ученикам из числа не слишком одаренных. Хотя в Академии это и редкие птицы.
– На сайте Академии сказано, что вы с отличием окончили Университет Брауна.
– Вы навели обо мне справки? – Хелфготт улыбнулся.
– Просто заглянул на сайт.
– Это другой Браун, лейтенант, не из Лиги плюща
[5]. У вас есть еще вопросы?
– Когда вы предложили Элизе Фримен контракт?
– Она начала работать в Академии четыре года назад на почасовой ставке. Через год мы предложили ей более стабильный контракт. Лейтенант, меня озадачило ваше замечание по поводу причины смерти.
– Этим в настоящее время занимается коронер.
– Следовательно, причина может быть чисто медицинской – например, один из этих несчастных случаев, от которых никто не застрахован? Аневризма?
– В настоящий момент ничто не исключено, сэр.
– Тогда, спрашивается, почему я разговариваю с полицейским из отдела по раскрытию убийств?
– Мы занимаемся всеми необычными смертями.
Хелфготт засунул платок поглубже в карман.
– Понимаю. И когда можно ожидать официального заключения о причине смерти?
– Я не в силах ответить на ваш вопрос, сэр.
– Речь о днях, неделях, неопределенном сроке?
– Я действительно не знаю, сэр.
– Но хоть какая-то определенность должна быть!
Майло подался поближе к Хелфготту.
– Сэр, на сайте Академии написано, какая у вас прекрасная команда юных юристов. Возможно, лучшая в стране – в прошлом году Академия разгромила все другие школы на учебных процессах. Ничего удивительного, у вас учатся дети лучших адвокатов страны. Вот только… здесь и сейчас гораздо лучше, если вопросы буду задавать я.
Хелфготт потеребил свой платок наманикюренными пальцами.
– Простите, лейтенант. Я вовсе не хотел вмешиваться в процесс расследования; моя главная забота – ученики и учителя Академии. Смерть Элизы для них – повод для беспокойства, особенно если ее обстоятельства… противоестественны. А чем скорее выяснятся все обстоятельства, тем меньше будет беспокойство. – Слабая улыбка. – Хотел бы также отметить, что капитан этой великолепной команды юристов – дочь нейрохирурга, а вовсе не адвоката.
– Признаю ошибку, сэр. Итак, у Элизы Фримен ни с кем конфликтов не было?
– Мы хорошо ей платили, обязанности были не слишком обременительны – на что ей жаловаться?
– И сколько именно ей платили?
Хелфготт предупреждающе помахал рукой:
– Я не занимаюсь такими подробностями, но, в общем и целом, заработок наших учителей лучше, чем в любой другой школе. Вы много общаетесь с шефом полиции, лейтенант?
– При необходимости случается.
– Я спрашиваю потому, что, когда Майрон – мистер Вайдетт – сообщил, что мне следует как можно скорее поговорить с вами и что просьба исходит от шефа полиции, я был удивлен.
– Почему, сэр?
– Мистер Вайдетт подчеркнул, что шеф полиции очень благодарен Академии за все, что мы сделали для его сына Чарли. Если вы не в курсе, тот оканчивает школу в этом году.
Майло промолчал.
– До сих пор родители Чарли, шеф полиции с супругой, не принимали активного участия в жизни Академии.
То есть – не собирали и не платили пожертвований и вообще не лизали задницу руководству школы.
– Вы знакомы с Чарли, лейтенант?
– Нет, сэр.
– Он не слишком общителен, но очень одаренный парень.
Одаренностью нас не удивить, так что передайте боссу, чтобы не слишком высовывался.
Майло вытащил блокнот.
– Выходит, насколько вам известно, у Элизы Фримен не было никаких жалоб на учеников или учителей Академии.
– Лейтенант, такое чувство, что мы застряли на одном частном вопросе, и наша беседа никуда не движется. Вы хотите сказать, что узнали о какой-то жалобе? Нет, подождите, я обещал не задавать вопросов, поэтому сделаю утверждение: по-моему, вы хотите выразить сомнение в правдивости моих слов о том, что у Элизы Фримен не было никаких связанных с работой неприятностей. – Глаза Хелфготта за стеклами очков теперь сверкали холодом.
