– Расскажите о ваших отношениях с Элизой Фримен.
– Отношениях? Мы с ней были просто коллегами. В некотором роде.
– В каком, собственно, роде?
– Ну, она иногда подменяла учителей английского и истории. А я преподаю химию и физику.
– «И вместе им не сойтись?»
– Учителя физики и химии в основном общаются между собой. И у остальных так же. Наверное, это у человечества в ДНК со времен родоплеменного строя.
– Хорошо, на работе вы ни на что постороннее не отвлекаетесь. А после работы?
– Боюсь, я мало что могу об этом сказать.
– Вы совсем не общаетесь с другими учителями вне работы?
– У меня есть девушка, и когда закончится учебный год, мы планируем жить вместе. Я провожу с Эмили много времени – практически все свое свободное время.
– Эмили тоже учитель?
– Она студентка, изучает медицину в Калифорнийском университете.
– А сейчас вы живете отдельно?
Уинтерторн смутился.
– Каждый из нас живет с родителями. Это не слишком удобно, но при нынешнем состоянии экономики… Мы решили, что лучше немного поднакопить – и тогда уже думать о покупке дома.
– Где живут ваши родители?
– В Энсино.
– К северу или к югу от бульвара?
– К югу, – ответил Уинтерторн.
– Недурно.
– Мой папа – нейрохирург.
– Отец – врач, девушка тоже, – заметил Майло.
– А еще – мои брат и сестра.
– А вы оказались бунтарем?
Уинтерторн слабо улыбнулся.
– Или недобрали баллов?
Улыбка исчезла.
– Почему вас интересуют мои оценки?
– Мы пока просто знакомимся, Джим. Сколько вам лет?
– Двадцать девять.
– И как давно вы в Академии?
– Два года.
– Чем вы занимались между окончанием университета и Академией?
Уинтерторн нахмурился.
– Я продолжил учиться на магистра, потом начал работать над диссертацией.
– В области?..
– Физика.
– Все еще продолжаете над ней работать?
– Я обязательно ее закончу. Рано или поздно.
– Где вы учились?
– Массачусетский технологический. Потом – Университет Мичигана.
Майло уважительно присвистнул.
– И что, кроме общей физики, вы преподаете в Академии?
– Факультатив по химии, факультатив по физике и еще веду семинар по биофизике экосферы для тех, кто на «отлично» справляется с факультативами.
– О том, кто виноват в глобальном потеплении?
– И об этом тоже, но на серьезном уровне.
Майло придвинулся еще ближе к Уинтерторну. В испуганном взгляде последнего ясно читался вопрос: «В чем я провинился-то?»
– Значит, еще и химия… Работаете с сухим льдом?
Уинтерторн неожиданно хихикнул.
– Я сказал что-то смешное, Джим?
– В пятом классе учитель принес на урок сухой лед и устроил имитацию вулканического извержения. Хотел показать нам, что наука – это круто… Нет, лейтенант, наш факультатив несколько посерьезней. У нас в основном формулы и вычисления, это уровень первого курса университета.
– А вулканов, значит, нет, – констатировал Майло. – Жаль. Когда извержение устроил мой учитель, я и вправду поверил, что наука – это круто.
Уинтерторн снова сделался серьезным.
– Вы хотите сказать, что сухой лед имеет отношение к… к тому, что случилось с Элизой?
– А каким было ваше мнение об Элизе, Джим?
Уинтерторн вжался в спинку складного кресла, словно в попытке отодвинуться.
– Она производила впечатление добросовестной.
– Производила впечатление?
– Была добросовестной. Наверняка была. Мне случалось видеть, как она занимается с учениками после уроков.
– Вам случалось это видеть, потому что…
– Потому что я тоже остаюсь после уроков.
– Как по-вашему, ученики ценят такое отношение?
– По-моему, не могут не ценить.
– У Элизы были любимчики? Ученики, с которыми она оставалась чаще, чем с другими?
– Откуда мне знать… Послушайте, к чему все эти расспросы? С ее смертью что-то не так? Какая еще может быть причина, чтобы учителей допрашивала полиция?
Майло протянул Уинтерторну свою визитку с указанием должности. Тот округлил глаза.
– Она была вот так вот буквально убита?
– Что значит «буквально»?
– Я имею в виду… вот так непосредственно, – попробовал объяснить Уинтерторн. – Такое ужасное событие – и в непосредственной близости от тебя…
В голосе не столько испуг, сколько зачарованность, как если б он объяснял строение сложной молекулы.
– Значит, никаких любимчиков? – повторил вопрос Майло.
– Я не обращал внимания.
– А если наоборот – случались у нее в Академии конфликты? С учениками, учителями, уборщицами…
– Ничего подобного, – заверил Уинтерторн.
– Если б у нее были с кем-то проблемы, вы об этом знали бы, Джим?
– В каком смысле?
– Ну, вы же из физико-математического племени.
– Разграничение относится скорее к непосредственному кругу общения. – Уинтерторн уселся чуть поудобнее и задумчиво поскреб переносицу. – А так-то в Академии все друг друга знают, и если случается что-то важное, новости быстро распространяются. Если б у Элизы был с кем-то серьезный конфликт, такой, из-за которого ее… Да, вполне возможно, я об этом знал бы. Только я ни о чем таком не слышал!
– То есть в школе активно действует сарафанное радио?
– Вовсе нет! Но… важные вещи знают все.
– И что по этому радио рассказывали про Элизу?
Уинтерторн прикусил губу.
– Мне не хотелось бы говорить за ее спиной…
– Джим, у нас нет другого выбора, кроме как говорить за ее спиной. Ее спина сейчас покоится на холодной стальной поверхности патологоанатомического стола.
Уинтерторн вздрогнул.
– Господи, вы ведь это не ради каламбура сейчас говорите?
– Исходя из моего опыта, при разговоре об убийстве от каламбуров мало проку.
– Об убийстве… Просто сюр…
– Джим, вернемся к вопросу о слухах. Какие сплетни ходили об Элизе?
