Энрико Хауэр прижал к груди руку, моргнул и воскликнул:
– Бедная, бедная Элиза!
По глубине эмоций кусок пенопласта дал бы ему сто очков вперед.
Майло рассказал про DVD.
Ничто не дрогнуло на лице Хауэра, он не проронил ни слова. Прошло около минуты.
– Это серьезное обвинение, сэр, – прервал молчание Майло. – Вам нечего сказать по этому поводу?
– И что я должен сказать? Что все это – ложь? Хорошо – это ложь. Что я в шоке от услышанного? Прекрасно – меня как обухом по голове стукнули. При условии, что я вам поверил.
– По-вашему, мы вам лжем?
– По-моему, – ответил Хауэр, – полицейские при необходимости могут пускаться на обман, поскольку в судах благосклонно относятся к полученным подобным образом доказательствам. Более того, я обсуждаю такое поведение в своем курсе по городской культуре. Представляю это ученикам в качестве серьезной моральной дилеммы.
– В данном случае, мистер Хауэр, никакой дилеммы нет. Элиза действительно сделала такое заявление; более того, потрудилась записать его на видео.
– Бедная Элиза! Настолько утратить связь с реальностью… Хотя что удивительного – образцом морали она никогда не была.
– В чем это выражалось?
– Она не отличалась верностью.
– Верностью кому?
– Тому бедолаге, который думал, что он для нее что-то значит.
– У нее был постоянный партнер?
– Он мог думать, что постоянный, – ухмыльнулся Хауэр. – За глаза Элиза над ним издевалась. И меня к этому приспособила.
– Каким образом, мистер Хауэр?
– Любила позвонить ему, когда мы занимались сексом. – В глазах Хауэра мелькнула свежая мысль. – А, кстати, вдруг он догадался? Ревность – чем не мотив для убийства?
– У бедолаги было имя?
– Сэл. Элиза болтала с ним по телефону, не переставая… э-э… совершать определенные движения. Прикрывая рукой микрофон, когда не могла сдержать стон. Иногда она держала перед собой их совместную фотографию. Во время нашего, так сказать, танго.
– Какого рода фотографию?
– Ничего эротического, – поспешил объяснить Хауэр. – Они вдвоем в казино, Сэл сорвал там куш. Лысый коротышка. Я полагаю, ее враждебное к нему отношение объясняется потребностью в доминировании вследствие эмоционально беспомощного детства.
– Эту фотографию она хранила в спальне, – заметил Майло. – Следовательно, уроки танго проходили у нее дома?
– Разумеется, лейтенант. А где же еще?
– Не у вас?
– Моя жена была бы против, – Хауэр усмехнулся.
Майло не клюнул на приманку и задал вопрос снова. Выражение скуки на лице Хауэра – «как надоели эти повторы!» – читалось все более и более отчетливо. Когда Стёрджис попытался выяснить его алиби, учитель откровенно зевнул и пояснил, что все это время был с женой – преподавательницей испанского в школе для девочек «Хэнкок-Парк».
– Хотите – сами спросите у нее, лейтенант.
– Не боитесь огласки?
– О, Клаудиа, конечно, примет возмущенный вид, но только и у нее самой рыльце в пушку.
– Вы живете в свободном браке?
– Свободных браков не существует, – возразил Хауэр. – Мы с Клаудией, скажем так, более склонны прощать друг другу, чем многие другие пары. Со своей стороны я, безусловно, буду возмущен, если вы перескажете ей, в чем меня обвинила Элиза, поскольку это беспардонно клеветнические измышления.
– Измышления, – повторил Майло. – Вы говорите прямо как адвокат.
– Я учился на юриста в Буэнос-Айресе, лейтенант. Но решил, что жизнь легавого – не для меня. – Хауэр пригладил волосы. – Вас самих это занятие не утомляет – иметь дело с худшими проявлениями человеческой природы?
– Как-то справляемся, мистер Хауэр.
– Рад за вас. Могу я помочь чем-нибудь еще?
Майло махнул рукой в сторону выхода. Хауэр не пошевелился. Лейтенант поднялся на ноги и постучал костяшками пальцев по спинке кресла Хауэра. Тот непроизвольно дернулся.
– Освободите-ка помещение, Рико.
Мы смотрели с крыльца, как Хауэр уселся в маленькую желтую спортивную «Мазду» и с места дал полный газ. До встречи со Скэггсом оставалось десять минут. Мы не спеша пошли по дорожке перед домом. Майло дважды затянулся и выпустил дым колечком. После третьей затяжки он заметил:
– Похоже, Элиза была из тех, кто времени зря не теряет.
– Как и положено усердному и целеустремленному воспитателю подрастающего поколения, – откликнулся я.
– Уинтерторн и Хауэр… Такое чувство, что один весь свой тестостерон отдал второму в доверительное управление. Итак, маменькин сынок или племенной жеребец? На кого бы ты поставил как на главного подозреваемого?
– Я послушаю, что нам расскажет мистер Скэггс.
– Кто бы только мог подумать, какое гнездо порока обнаружится в учительской! И что ты теперь думаешь об обвинениях, записанных Элизой?
– Предпочел бы обождать и с этим ответом.
– Не стесняйся, теория – твой конек.
– Оба признали, что имели с ней секс, но, по обоюдному согласию, – это любимая уловка насильников, чтобы обесценить результаты анализов на биологический материал. Вполне возможно, что Хауэр и Уинтерторн до встречи с нами успели все обсудить и решили, что безопасней всего будет рассказать полуправду.
Майло чертыхнулся.
– Будь это обычное расследование, я взял бы обоих тепленькими, у них не было бы ни единого шанса договориться!.. Хорошо, что ты думаешь о них как психолог?
– Уинтерторн – парнишка впечатлительный. А Хауэр, очевидно, толстокож, как носорог.
– Самоуверенный социопат?
– Скорее претенциозный.
– О да, психолог-любитель.
– Вроде барабана, такой же громкий и пустой. Из него вышел бы неплохой ведущий телевизионного шоу. На худой конец – публичный политик.
Майло рассмеялся, вытащил телефон и набрал номер Клаудии Хауэр. Последовал короткий разговор, полный любезностей и недомолвок.
– Мадам подтверждает, что дон Жуан весь вечер неотлучно находился при ней. Цена этим показаниям примерно та же, что и сказанному мамашей Уинтерторн о своем юном проказнике.
– Хауэра образцом добродетели не назовешь, – я кивнул, – но если его рассказ о детстве Элизы – правда, то ее пристрастию к выпивке и неразборчивости в связях удивляться не приходится. Равно как и ее выбору Сэла Фиделлы и тому, как она за глаза над ним издевалась. Хотел бы я побеседовать с ее родственниками… Кто-то ведь должен забрать тело?
– Будь это обычное расследование, – повторил Майло, – я уже велел бы Шону или Мо заняться поисками ближайшей родни. – Он стряхнул пепел. – Звонить бедолаге во время упражнений с нашим гаучо – есть в этом что-то такое, от чего мороз по коже.
